Краткая биография биография баратынского евгения абрамовича. Евгений абрамович баратынский биография

Апр 29 2011

19 февраля 1800 года в поместье Тамбовской губернии родился Баратынский Евгений Абрамович. Воспитанием ребенка в основном занималась мать, поскольку отец умер, когда ему исполнилось десять лет.

В декабре 1812 года Евгений окончил частный пансион в Петербурге, затем поступил в элитное военно-учебное заведение — Пажеский корпус. Но уже в начале 1816 года из-за одного опрометчивого поступка Баратынского выганяют из этого корпуса. После трех лет проведенных в имении своего дяди, юноша возвращается в Петербург с надеждой на его прощение. Его друг Дельвиг посодействовал знакомству Евгения с литераторами, в том числе и с Пушкиным. После этого стихи поэта стали появляться в местных изданиях, однако осенью 1818 года обстоятельства вынудили Баратынского поступить рядовым на военную службу в Егерский полк. Затем через два года его переводят в Нейшлотский пехотный полк, базирующийся в Финляндии.

Там поэт прослужил почти пять лет, а в 1824 году благодаря хлопотаниям друзей, генерал-губернатор Финляндии перевел Баратынского в свой штаб, располагающийся в Гельсингфорсе, а также присвоил ему офицерский чин весной 1825 года.

В этом же году Баратынский уходит в отставку и переезжает в Москву. Там он женится на богатой наследнице Анастасии Львовне — дочери генерала Энгельгардта. В поместье Мураново по проекту самого поэта был построен шикарный дом, где и жили Баратынские, но в свете они показывались крайне редко. В 1826 году выходит из печати стихотворная повесть «Эда», о которой Пушкин очень похвально отзывался и назвал Баратынского одним из лучших наших поэтов. В 1828 году Баратынский написал поэму «Бал», а в 1831 — «Наложницу». В 1835 году было напечатано второе издание его стихотворений.

Поэт очень любил путешествовать, это приносило ему новые впечатления. Он побывал в Германии и Италии. Вот как раз, пребывая в Неаполе, Баратынский сильно заболел и очень скоро скончался. Случилось это 29 июня 1844 года. Тело Евгения Абрамовича Баратынского было перевезено на родину и в кипарисовом гробу похоронено в Александро-Невской лавре.

P.S. Хотите сделать приятное своей девушки или подарок на день рождение — Доставка цветов и красивых букетов по Киеву и области без выходных вам поможет.

Силуэты пушкинской эпохи. - М. : Аграф, 1999. - 320 с. - (Литературная мастерская). - С. 37-42.

Евге́ний Абра́мович Бараты́нский (Бораты́нский ; 19 февраля 1800, село Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии - 29 июня 1844, Неаполь) - один из самых значительных русских поэтов.

Правописание фамилии

Большинство публикаций в литературных журналах и отдельных изданий 1820-х -

1830-х годов подписаны фамилией Баратынский. Однако последняя

подготовленная поэтом к печати книга стихов - «Сумерки» - подписана через «о»: «Сумерки. Сочиненіе Евгенія Боратынскаго». В начале XX века преобладало написание фамилии поэта через «о», в советское время - через «а». В 1990-2000-е годы вновь стало активно использоваться написание Боратынский; так его фамилия пишется в Полном собрании сочинений под редакцией А. М. Пескова и в Большой российской энциклопедии.

Детство и юность

Евгений Баратынский происходил из старинного польского шляхетского рода

Боратынских, в конце XVII века выехавшего в Россию. Отец - Абрам Андреевич Баратынский (1767-1810) отставной генерал-лейтенант, участник Русско-шведской войны (1788-1790), состоял в свите императора Павла Первого, был командиром Лейб-гвардии Гренадерского полка и инспектором Эстляндской дивизии. Мать, Александра Фёдоровна урождённая Черепанова (1776-1852), была фрейлиной императрицы Марии Фёдоровны.

В детстве дядькой у Евгения Баратынского был итальянец Боргезе, поэтому мальчик рано познакомился с итальянским языком. Также владел французским, принятым в доме Баратынских, - писал по-французски письма с восьми лет. В 1808 году Баратынского отдали в частный немецкий пансион в Петербурге - там он выучил немецкий язык.

Из немецкого пансиона Баратынский в 1812 году перешёл в Пажеский Его Императорского Величества корпус, в письмах матери писал о своём желании посвятить себя военно-морской службе.

Однако внутреннее сопротивление корпусным порядкам привело сначала к оставлению его в 1814 году на второй год. Компания товарищей, в которую попал Баратынский в корпусе, развлекалась весёлыми проделками, подражая разбойникам - персонажам модной в то время приключенческой литературы. В конце концов, в феврале 1816 года, они украли у отца соучастника (он сам предоставил ключ) пятьсот рублей и черепаховую табакерку в золотой оправе, накупили сладостей. Это происшествие привело к исключению Баратынского из корпуса, к изменению всей линии жизни и к тяжёлой психотравме, отразившейся на его «сумрачной» поэзии.

«Чудовищные обвинения в сальеризме, в зависти к Пушкину, предъявленные Баратынскому посмертно недобросовестными любителями скользких предположений, могли возникнуть только потому, что пошлость всегда опирается на собственный опыт и не способна и не хочет понять истинных причин и побуждений».- Александр Кушнер

Предполагается, что в стихотворении «Осень» Баратынский имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому всё в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдёт отзыва тот глагол, что страстное земное перешёл».

Известие о смерти Пушкина застало Баратынского в Москве в те дни, когда он работал над «Осенью». Баратынский бросил стихотворение, и оно осталось незавершённым.

«Сумерки»

Последние годы Баратынского ознаменованы нарастающим одиночеством в литературе, конфликтом как с давними оппонентами пушкинского круга (литераторами вроде Полевого и Булгарина), так и с нарождавшимися западниками и славянофилами (редакция журнала «Москвитянин») - тем и другим Баратынский посвящал эпиграммы.

В 1842 Баратынский издал свой последний, самый сильный сборник стихов - «Сумерки», посвящённый князю Вяземскому. Это издание привело к новому удару судьбы, от которого Баратынский оправиться не смог.

На фоне и вообще пренебрежительного тона критики на сборник удар нанёс Белинский, решивший, что Баратынский в своих стихах восстал против науки и просвещения. Это было больше, чем глупостью.

В стихотворении: «Пока человек естества не пытал» Баратынский развивал мысль своего юношеского письма: «Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом». В поэме «Последний поэт» он протестовал против того материалистического направления, которое начинало определяться в конце 30-х - начале 40-х гг. в европейском обществе - будущее его развитие Баратынский прозорливо угадал. Баратынский отвергал исключительное стремление к «насущному и полезному», не был против познания вообще. Необходимость знания именно Баратынскому всегда была близка и дорога. Это был «мыслящий» поэт.

Баратынский ответил стихотворением «На посев леса». Считается, что Белинского имеют в виду слова: «кого измял души моей порыв, тот вызвать мог меня на бой кровавый» (тот мог стремиться опровергнуть именно мои, Баратынского, идеи, не подменяя их мнимой враждой к науке); но, по мнению Баратынского, этот противник предпочёл «изрыть под ним сокрытый ров» (то есть бороться с ним несправедливыми путями). Баратынский заканчивает стихотворение угрозой: «Отвергнул струны я» и после этого отказывается от поэзии. Но такие обеты, если и даются поэтами, обычно не исполняются.

«Сумерки» называют первой в русской литературе «книгой стихов» или «авторским циклом» в новом понимании, что будет характерно уже для поэзии начала XX века.

Путешествие по Европе

Осенью 1843 года Баратынский осуществил своё давнее желание - путешествие за границу. Полгода проводит в Париже, где познакомился со многими французскими писателями (Альфред де Виньи, Мериме, оба Тьерри, Морис Шевалье, Ламартин, Шарль Нодье и др.). Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Баратынский перевёл несколько стихотворений на французский язык.

Весной 1844 года Баратынский отправился через Марсель морем в Неаполь. Перед отъездом из Парижа он чувствовал себя нездоровым, врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии.

Едва Баратынские прибыли в Неаполь, как у Н. Л. Баратынской произошёл нервный припадок, что и раньше причиняло много беспокойства её мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Баратынского, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, и на другой день, 29 июня (11 июля) 1844 года, он скоропостижно скончался.

Его тело было перевезено в Петербург и похоронено в Александро-Невском монастыре, на Ново-Лазаревском кладбище (с 1876 года называется Тихвинским).

Газеты и журналы почти не откликнулись на смерть поэта.

Сочинения Баратынского были изданы его сыновьями в 1869 и 1884 годах. В настоящее время книги Баратынского всевозможных изданий обязательно присутствуют во всех библиотеках России.

Оценка

Муза

Не ослеплён я музою моею:

Красавицей её не назовут,

И юноши, узрев её, за нею

Влюбленною толпой не побегут.

Приманивать изысканным убором,

Игрою глаз, блестящим разговором

Ни склонности у ней, ни дара нет;

Но поражён бывает мельком свет

Её лица необщим выраженьем,

Её речей спокойной простотой;

И он, скорей чем едким осужденьем,

Её почтит небрежной похвалой.

<1829 >

Пушкин, высоко ценивший Баратынского, так сказал о нём: «Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко». Современники же видели в Баратынском талантливого поэта, но поэта прежде всего пушкинской школы; его позднее творчество критика не поняла. Литературоведение второй половины XIX века считало его второстепенным, чересчур рассудочным автором. На такую репутацию оказали влияние противоречивые (иногда одного и того же стихотворения) и одинаково безапелляционные оценки Белинского. Так в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (литературная редакция Семёна Венгерова) оценивает его так: «Как поэт, он почти совсем не поддаётся вдохновенному порыву творчества; как мыслитель, он лишён определённого, вполне и прочно сложившегося миросозерцания; в этих свойствах его поэзии и заключается причина, в силу которой она не производит сильного впечатления, несмотря на несомненные достоинства внешней формы и нередко - глубину содержания…» Пересмотр оценки наследия Баратынского был начат в начале XX века русскими символистами. Он начал восприниматься как самостоятельный, крупный лирик-философ, стоящий в одном ряду с Тютчевым; в Баратынском при этом подчёркивались черты, близкие самим символистам. О Баратынском тепло отзывались практически все крупнейшие русские поэты XX века.

Материал взят с сайта http://ru.wikipedia.org/wiki/Баратынский,_Евгений_Абрамович

Поэзия Евгения Абрамовича Баратынского

• А. А. Воейковой
• А. А. Воейковой (Боратынский)/ДО
• А. А. Фуксовой
• Алкивиад
• Ахилл

• Бдение
• Бдение (Боратынский)/ДО
• Безнадёжность
• Безнадёжность (Боратынский)/ДО
• Бесёнок
• Благословен святое возвестивший (Боратынский)
• Богдановичу
• Бокал
• Больной
• Болящий дух врачует песнопенье
• Бывало, отрок, звонким кликом
• Были бури, непогоды

• В альбом (Альбом походит на кладбище)
• В альбом (Вы слишком многими любимы)
• В альбом (Когда б вы менее прекрасной)
• В альбом (Когда б избрать)
• В альбом (Перелетай к веселью от веселья)
• В альбом Софии
• В дни безграничных увлечений
• В пустых расчётах, в грубом сне
• В своих листах душонкой ты кривишь
• В. Л. Пушкину (Любезнейший наш друг, о ты, Василий Львович)
• Веселье и горе
• Весна (Мечты волшебные)
• Весна (На звук цевницы голосистой)
• Весна, весна! как воздух чист
• Взгляните: свежестью младой
• Водопад
• Водопад (Боратынский)/редакция 1821 г.
• Возвращение
• Войной журнальною бесчестит без причины
• Вот верный список впечатлений
• Всё мысль да мысль
• Всегда и в пурпуре и злате

• Где сладкий шёпот
• Глупцы не чужды вдохновенья
• Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры
• Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры (Боратынский)/первая редакция

• Д. Давыдову
• Две доли
• Девушке, имя которой было Аврора
• Девушке, которая на вопрос: как её зовут? отвечала: не знаю
• Делии
• Делии (Боратынский)/редакция 1822 г.
• Дельвигу (Дай руку мне, товарищ добрый мой)
• Дельвигу (Напрасно мы, Дельвиг)
• Дельвигу (Так, любезный мой Гораций)
• Дельвигу (Так, любезный мой Гораций - Боратынский)/редакция 1819 г.
• Дельвигу (Я безрассуден - и не диво)
• Деревня
• Добрый совет (К Коншину)
• Догадка
• Дорога жизни
• Дядьке-итальянцу

• Есть милая страна
• Есть милая страна
• Ещё как патриарх не древен я
• Запрос Муханову
• Запустение
• Застольная песня («Es kann schon night immer so bleiben!»)
• Звезда
• Звёзды (Мою звезду я знаю, знаю)
• Здесь погребён армейский капитан
• Здравствуй, отрок сладкогласный
• Из письма Н. В. Путяте
• Истина
• Историческая эпиграмма
• Итак, мой милый, не шутя
• Итак, мой милый, не шутя /редакция 1819 г.
• К *** (Не бойся едких осуждений)
• К Алине
• К Амуру
• К Аннете
• К Дельвигу на другой день после его женитьбы
• К жестокой
• К З. А. Волконской
• К Креницыну
• К Кюхельбекеру
• К чему невольнику мечтания свободы
• К-ву (Любви весёлый проповедник)
• К-ву (Ответ - Боратынский)
• К-ву (Ответ - Боратынский)/редакция 1822 г.
• К. А. Свербеевой
• К. А. Свербеевой
• К. А. Тимашевой
• К. П. Брюллову
• К… (Как много ты в немного дней)
• К… (Мне с упоением заметным)
• К… (Мне с упоением заметным)/редакция 1824 г.
• К… (Нежданное родство)
• К… (Приятель строгий, ты не прав)
• К…о (Приманкой ласковых речей)
• Как ревностно ты сам себя дурачишь!
• Князь Шаликов, газетчик наш печальный (Пушкин и Боратынский)
• Князю Петру Андреевичу Вяземскому
• Когда исчезнет омраченье
• Когда придётся как-нибудь
• Когда, дитя и страсти и сомненья
• Кольцо. С. Энгельгардт
• Коншину (Поверь, мой милый друг)
• Коншину (Пора покинуть, милый друг)
• Коттерии
• Куплеты на день рождения Зинаиды Волконской
• Л-ой (Когда неопытен я был)
• Л-ой (Когда неопытен я был)/первая редакция
• Л. Пушкину
• Лазурные очи
• Лиде /редакция 1821 г.
• Лутковскому
• Люблю я вас, богини пенья
• Люблю я вас, богини пенья /первая редакция
• Любовь
• Любовь и Дружба
• Мадона
• Младые грации сплели тебе венок
• Мой дар убог и голос мой не громок
• Мой дар убог и голос мой не громок (Боратынский)/ДО
• Мой неискусный карандаш
• Мой Элизий
• Молитва
• Моя жизнь
• Мудрецу
• Мудрецу (Боратынский)/ДО
• Мы будем пить вино по гроб
• Н. Е. Б… (Двойною прелестью опасна)
• Н. И. Гнедичу
• Н. М. Языкову (Языков, буйства молодого)
• На *** (В руках у этого педанта)
• На всё свой ход, на всё свои законы
• На некрасивую виньетку
• На посев леса
• На смерть Гёте
• На смерть Лермонтова
• На смерть собаки
• На что вы, дни
• Надпись
• Наслаждайтесь, всё проходит
• Наш приятель, Пушкин Лёв
• Наяда
• Наяда (Боратынский)/ДО
• Не подражай: своеобразен гений
• Не растравляй моей души
• Не растравляй моей души
• Небо Италии, небо Торквата
• Невесте
• Недоносок
• Новинское
• Новинское (Боратынский)/первая редакция
• О мысль! тебе удел цветка
• О своенравная София
• О, верь: ты, нежная, дороже славы мне
• Обеды
• Обеды
• Ожидание
• Он близок, близок день свиданья
• Он близок, близок день свиданья (Боратынский)/редакция 1819 г.
• Оправдание (Боратынский)/редакция 1824 г.
• Оправдание (Боратынский)/редакция 1824 г./ДО
• Оправдание (Боратынский)/редакция 1826 г.
• Оправдание (Боратынский)/редакция 1826 г./ДО
• Осень
• Осень (Боратынский)/редакция 1837 г.
• Откуда взял Василий непотешный
• Отрывки из Поэмы: Воспоминания
• Отчизны враг, слуга царя
• Отъезд
• Падение листьев
• Падение листьев (Боратынский)/редакция 1823 г.
• Певцы 15-го класса
• Переселение душ
• Песня
• Песня
• Пироскаф
• Пиры (Боратынский)/редакция 1821 г.
• Под бурею судеб, унылый, часто я
• Подражателям
• Полуразрушенный, я сам себе не нужен
• Послание к барону Дельвигу
• Последний поэт
• Последняя смерть
• Поцелуй
• Предрассудок! он обломок
• При посылке «Бала» С. Энгельгардт
• При посылке тетради стихов
• Признание
• Признание (Боратынский)/редакция 1824 г.
• Приметы
• Простите, спорю невпопад
• Прощанье
• Разлука
• Разлука (Боратынский)/редакция 1820 г.
• Размолвка
• Размолвка (Боратынский)/редакция 1823 г.
• Разуверение
• Рифма
• Родина
• Ропот (Красного лета отрава)
• Русская песня
• С книгою «Сумерки» С. Н. Карамзиной
• Своенравное прозванье
• Сердечным нежным языком
• Сестре
• Сестре
• Скульптор
• Случай
• Смерть
• Смерть (Боратынский)/редакция 1829 г.
• Сначала мысль, воплощена
• Спасибо злобе хлопотливой
• Стансы (В глуши лесов)
• Стансы (Судьбой наложенные цепи)
• Старательно мы наблюдаем свет
• Старик
• Сцена из поэмы «Вера и неверие»
• Так, он ленивец, он негодник
• Там, где Семёновский полк
• Тебе на память, в книге сей
• Тебе на память, в книге сей (Боратынский)/редакция 1819 г.
• Тебя ль изобразить и ты ль изобразима?
• Телема и Макар
• Товарищам
• Толпе тревожный день приветен
• Убог умом, но не убог задором
• Уверение
• Увы! Творец непервых сил
• Уныние
• Утешение
• Утешение (Боратынский)/редакция 1820 г.
• Филида с каждою зимою
• Финляндия
• Финляндия (Боратынский)/редакция 1820 г.
• Финским красавицам
• Хор, петый в день именин дяденьки Богдана Андреевича
• Хотите ль знать все таинства любви
• Хотя ты малый молодой
• Храни своё неопасенье
• Цапли
• Цветок
• Цыганка
• Цыганка (Боратынский)/редакция 1831 г.
• Череп
• Что за звуки
• Чудный град порой сольётся
• Эда (Боратынский)/редакция 1826 г.
• Экспромт
• Элегия
• Элизийские поля
• Эпиграмма (В восторженном невежестве)
• Эпиграмма (В своих стихах он скукой дышит)
• Эпиграмма (Везде бранит поэт Клеон)
• Эпиграмма (Дамон, ты начал)
• Эпиграмма (И ты поэт, и он поэт)
• Эпиграмма (Идиллик новый на искус)
• Эпиграмма (Как сладить с глупостью глупца)
• Эпиграмма (Кто непременный мой ругатель)
• Эпиграмма (Не трогайте парнасского пера)
• Эпиграмма (Окогчённая летунья)
• Эпиграмма (Он вам знаком)
• Эпиграмма (Писачка в Фебов двор явился)
• Эпиграмма (Поверьте мне, Фиглярин-моралист)
• Эпиграмма (Поэт Писцов в стихах тяжеловат)
• Эпиграмма (Свои стишки Тощев пиит)
• Эпиграмма (Ты ропщешь, важный журналист)
• Эпиграмма (Что ни болтай)
• Эпиграмма (Что пользы вам от шумных ваших прений)
• Эпиграмма на Шаликова (Пушкин и Боратынский)
• Эпилог
• Эпилог (Боратынский)/редакция 1823 г.
• Я был любим, твердила ты
• Я не любил её, я знал
• Я унтер, други
• Языкову (Бывало, свет позабывая)

Русский поэт Е.А. Баратынский (правильно - Боратынский) родился 19 февраля (2 марта) 1800 года в имении своего отца, селе Мара Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Его отец, Абрам Андреевич Боратынский (1767-1810), происходил из старинного польского рода, поселившегося в XVII веке в России, служил генерал-адъютантом при , мать - А.Ф. Черепанова, была фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Воспитание Евгений получил в деревне, от матери и под наблюдением "дядьки-итальянца" Джачинто Боргезе. Мальчик рано познакомился с итальянским языком; вполне овладел он также французским, принятым в доме Баратынских, и восьми лет уже писал по-французски письма. В 1808 году Евгения Баратынского, старшего среди детей, отвезли в Петербург и отдали в частный немецкий пансион, где он выучился немецкому языку.

Остальная же часть семьи в 1808 году переехала в Москву, но через два года, в 1810 году, умер отец, и вся семья возвратилась в Мару. Мать Евгения, женщина образованная и умная, стала готовить сына к поступлению в Пажеский корпус. О своем детстве будущий поэт вспоминал: "С детства я тяготился зависимостью и был угрюм, был несчастлив". Из его детских и юношеских писем видно, что он духовно созрел очень рано и с первых лет сознательной жизни уже был склонен смотреть на весь мир сквозь мрачное стекло. 8-летним ребенком, из пансиона, он писал матери о своих товарищах: "Я надеялся найти дружбу, но нашел только холодную и аффектированную вежливость, дружбу небескорыстную: все были моими друзьями, когда у меня было яблоко или что-нибудь иное". В 11 лет он писал: "Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом? Отказываясь от того, что есть в науках хорошего, избавляемся ли мы и от утонченных пороков?" Утешая мать, после смерти бабушки, Баратынский в 1814 году рассудительно замечал: "Я понимаю вашу скорбь, но подумайте, дорогая мамаша, что это - закон природы. Мы все родимся затем, чтобы умереть, и, на несколько часов раньше или позже, всем придется покинуть тот ничтожный атом грезы, что называется землей!" Из Пажеского корпуса он писал матери: "Существует ли такое прибежище в мире, кроме пределов океана, где жизнь человеческая не была бы подвержена тысячам несчастий, где смерть не похищала бы сына у матери, отца, сестру? Повсюду самое слабое веяние может разрушить тот бренный состав, что мы называем нашим существованием". Все эти рассуждения были почерпнуты Баратынским из книг, т.к. он читал много, но характерно, что именно такие мысли привлекали внимание мальчика. В те же годы юный Пушкин, на лицейской скамье, зачитывался Анакреонтом и легкомысленными французскими поэтами.

В декабре 1812 года, окончив пансион, он стал воспитанником Пажеского корпуса, этого привилегированного заведения, атмосфера которого, видимо, резко отличалась от той, в какую попал Пушкин в Лицее. В письме Баратынский подробно рассказал о пребывании в корпусе: о друзьях ("резвые мальчики") и недругах ("начальники"), об "обществе мстителей", возникшем под влиянием "Разбойников" Шиллера ("Мысль не смотреть ни на что, свергнуть с себя всякое принуждение меня восхитила; радостное чувство свободы волновало мою душу..."). Мстительные забавы завершились прискорбно - участием в краже крупной суммы денег у отца товарища, после чего последовало исключение из корпуса в 1816 году. По личному приказу Александра I Баратынскому "за негодное поведение" строжайше запрещалось отныне служить где-либо, кроме как в армии - рядовым!

Нетрудно представить смятенное состояние чувствительного, пылкого, щепетильного юноши. Встреча с матерью потрясла Баратынского, особенно нежданной "бездной нежности". Сердце его "сильно вострепетало при живом к нему воззвании; свет его разогнал призраки, омрачившие мое воображение, - пишет он Жуковскому. - Я ужаснулся как моего поступка, так и его последствий..." Происшествие в Пажеском корпусе сильно подействовало на юношу 16-ти лет; он признавался позднее, что в ту пору "сто раз был готов лишить себя жизни". Позор, пережитый поэтом, потряс Баратынского, вызвал тяжелое нервное расстройство и наложил отпечаток на его характер и последующую судьбу, оказал влияние на выработку пессимистического миросозерцания. Баратынский, психологически мотивируя свои "шалости", ищет и находит себе оправдание ("природно-беспокойный и предприимчивый", невежество наставников и т.п.) Только наедине с собой строго и всерьез он судит свой "негоднейший" поступок, и только в этом самоосуждении - путь к настоящему раскаянию, болезненная, но плодотворная работа души.

Покинув Пажеский корпус, Баратынский несколько лет почти безвыездно жил в Тамбовской губернии с матерью, иногда только приезжая к дяде, брату отца, адмиралу Б.А. Баратынскому, в Смоленскую губернию. Живя в деревне, Евгений начал писать стихи. Раньше, как и многие другие люди того времени, он охотно писал французские куплеты, не придавая тому никакого значения. В 1817 году появляются уже русские стихи Баратынского, впрочем, весьма слабые. Но к 1819 году он вполне овладел техникой, и его стих стал приобретать то "необщее выражение", которое впоследствии он сам признавал главным достоинством своей поэзии. В деревне юноша нашел небольшое общество молодежи, которая старалась жить весело, и он был увлечен в ее забавы. "Мы здесь проводим время приятно, все поют, смеются", - писал он матери. Но это не мешало ему добавлять: "О счастии много спорим, но эти споры напоминают споры нищих, рассуждающих о философском камне", и вновь говорит о "мраке, нашем общем отце".

Воспоминание о провинности сидит в Баратынском, как гигантская заноза, не дает покоя его совести и самолюбию. Он по-прежнему тяготился своим клеймом позора и три года тщетно надеялся на высочайшее прощение. Так и не дождавшись прощения государя, в начале 1819 года, чтобы постараться смыть позор, Баратынский, по совету родных, едет в Петербург и поступает рядовым в лейб-гвардейский Егерский полк. В это время интерес Баратынского к литературе настолько определился, что он стал искать знакомства с писателями. Через приятеля по Пажескому корпусу Креницына он знакомится с , который стал ему особенно близок. Баратынский показал Дельвигу свои стихи; того они заинтересовали. Дельвиг познакомил его с Жуковским, Плетневым, Ф.Глинкой, Кюхельбекером и Пушкиным. Баратынский посещает их дружеские вечера, салон С.Д. Пономаревой, литературные "среды" Плетнева, "субботы" Жуковского. Словом, ведет жизнь насыщенную интеллектуальными и художественными событиями. Под влиянием Дельвига Баратынский серьезно стал относиться к своей поэзии и в "служении Музам" увидел новую для себя цель жизни. "Ты дух мой оживил надеждою возвышенной и новой", - писал он позднее Дельвигу.

Дельвиг не только нравственно поддержал Баратынского, но и оценил его поэтическое дарование. С 1819 года, благодаря содействию Дельвига, стихи Баратынского появляются впервые и в петербургской печати - послания "К Креницыну", "Дельвигу", "К Кюхельбекеру", элегии, мадригалы, эпиграммы. В 1820 году появляется поэма Баратынского "Пиры", принесшая автору большой успех, а в 1823 году, опять же при помощи Дельвига, выходит первый отдельный сборник стихотворений Баратынского.

4 января 1820 года Баратынский был произведен в унтер-офицеры и переведен в Нейшлотский пехотный полк, расположенный в Финляндии, в укреплении Кюмени и его окрестностях. Это было воспринято и поэтом, и его друзьями как своего рода ссылка. Так сама судьба "провоцировала" образ "финляндского изгнанника" в его ранней лирике. Этим полком командовал родственник Баратынского Г.А. Лутковский. Поэт живет в его доме, дружит с командиром роты Н.М. Коншиным, пишущим стихи, часто и надолго ездит в Петербург. Казалось бы, не столь уж тяжкая доля, весьма далекая от обычной солдатчины. Баратынский даже посвящает Лутковскому одно из стихотворений "Влюбился я, полковник мой, в твои военные рассказы…" И все же поэт чувствует себя не слишком уверенно. "Не служба моя, к которой я привык, меня обременяет, - пишет он Жуковскому, - меня тяготит противоречие моего положения. Я не принадлежу ни к какому сословию, хотя имею какое-то звание. Ничьи надежды, ничьи наслаждения мне не приличны. Я должен ожидать в бездействии перемены судьбы своей... Не смею подать в отставку, хотя, вступив в службу по собственной воле, должен бы иметь право оставить ее, когда мне заблагорассудится; но такую решимость могут принять за своевольство". В своей сословной ущербленности Баратынский ощущал себя одиноким, вынужденным завидовать своим крепостным. И позднее, в Москве, он чувствовал себя особняком, чуждался "света", образом жизни отличался от жизни схожего с ним по положению и достатку московского барства. Трещина, образовавшаяся в годы солдатской службы между Баратынским и его сословием, так и не заполнилась до конца жизни.

Пятилетнее пребывание в Финляндии (1820-1825) оставило глубочайшие впечатления в Баратынском и ярко отразилось на его поэзии. Впечатлениям от "сурового края" обязан он несколькими лучшими своими лирическими стихотворениями ("Финляндия", "Водопад") и прекрасной поэмой "Эда". Первоначально Баратынский вел в Финляндии жизнь очень уединенную, "тихую, спокойную, размеренную". Все общество его ограничивалось двумя-тремя офицерами, которых он встречал у полковника Лутковского, который принял к себе в дом юного унтер-офицера. Позднее Баратынский сблизился с Н.В. Путятой и А.И. Мухановым, адъютантами финляндского генерал-губернатора А.А. Закревского. Дружба его с Путятой сохранилась на всю их жизнь. Путята описал внешний облик Баратынского, каким он его увидел в первый раз: "Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние".

Осенью 1824 года, благодаря ходатайству Путяты и по просьбе героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова, Баратынский получил разрешение приехать в Гельсингфорс и состоять при корпусном штабе генерал-губернатора Финляндии А.А. Закревского. В Гельсингфорсе Баратынского ожидала жизнь шумная и беспокойная. К этому периоду его жизни относится начало его увлечения А.Ф. Закревской (женой генерала Закревского), той самой, которую Пушкин назвал "беззаконной кометой в кругу расчисленном светил" и к которой редко кто приближался без того, чтобы поддаться очарованию ее своеобразной личности. Эта любовь принесла Баратынскому немало мучительных переживаний, отразившихся в его стихотворениях, как "Мне с упоением заметным", "Фея", "Нет, обманула вас молва", "Оправдание", "Мы пьем в любви отраву сладкую", "Я безрассуден, и не диво", "Как много ты в немного дней". Впрочем, у него страсть всегда уживалась с рассудительностью, и не случайно он одинаково любил математику и поэзию. В письме к Путяте Баратынский пишет прямо: "Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: это правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно".

Находясь на службе в Финляндии, Баратынский много пишет. Видное место в его творчестве этой поры занимает элегия: "Финляндия", "Две доли", "Истина", "Признание" и знаменитое "Разуверение" ("Не искушай меня без нужды..."), положенное на музыку .

Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней.
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Слепой тоской моей не множь,
Не заводи о прежнем слова,
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.

Попытки друзей добиться офицерского звания для Баратынского долго наталкивались на отказ императора, причиной которого был независимый характер творчества поэта, оппозиционные высказывания, которые часто можно было слышать от Баратынского. О снятии наказания хлопочут А.И. Тургенев, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, страстное участие в его судьбе принимает А.С. Пушкин. Сам находясь в Михайловской ссылке, Пушкин пишет брату в начале 1825 года: "Что Баратынский?.. И скоро ль, долго ль?.. как узнать?.. Где вестник искупления? Бедный Баратынский, как подумаешь о нем, так поневоле постыдишься унывать..." Не только по доброте своей писал так Пушкин, но и потому, вероятно, что чувствовал драматизм самоощущения самолюбивого человека, попавшего в столь двусмысленное положение. "Уведомь о Баратынском, - пишет он брату через некоторое время, - свечку поставлю за Закревского, если он его выручит..."

Только в апреле 1825 года, после почти семи лет военной службы нижним чином, Баратынский (по представлению А.А. Закревского) наконец был произведен в офицеры, что давало ему возможность распоряжаться своей судьбой. По словам Путяты, это Баратынского "очень обрадовало и оживило". Осенью того же года он уехал в отпуск в Москву, к матери, и в Финляндию уже не вернулся, выйдя в отставку в чине прапорщика 31 января 1826 года. "Судьбой наложенные цепи упали с рук моих", - писал он по этому поводу. В Москве, 9 июня 1825 года, Баратынский женился на дочери генерал-майора Энгельгардта Анастасии Львовне; тогда же он поступил на службу в Межевую канцелярию, но скоро вышел в отставку. Еще до женитьбы Баратынский писал Путяте: "В Финляндии я пережил все, что было живого в моем сердце. Ее живописные, хотя угрюмые горы походили на прежнюю судьбу мою, также угрюмую, но, по крайней мере, довольно обильную в красках. Судьба, которую я предвижу, будет подобна русским однообразным равнинам…" Баратынский оказался прав, и его жизнь после 1826 года становится однообразной. Его жена не была красива, но отличалась умом и тонким вкусом. Ее беспокойный характер причинял много страданий Баратынскому и повлиял на то, что многие друзья от него отдалились. В мирной семейной жизни постепенно сгладилось в Баратынском все, что было в нем буйного, мятежного. Он сознавался сам: "Весельчакам я запер дверь, я пресыщён их буйным счастьем, и заменил его теперь пристойным, тихим сладострастьем". В свете Баратынские бывают редко. Они любят подолгу жить в поместье Мураново, где по проекту поэта построен дом (позднее принадлежавший Тютчевым). В начале 1826 года выходит стихотворная "финляндская повесть" Баратынского "Эда", о которой весьма похвально отзывается А.С. Пушкин, назвав ее "произведением, замечательным своей оригинальной простотой, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных".

В эти годы не только меняется жизнь Баратынского, покинувшего "свет" и удалившегося в подмосковное имение, меняется отношение и к нему и к его поэзии. После шумных успехов, выпавших на долю первых подражательных опытов в условно-элегическом роде, последующее его творчество встречало все меньше внимания и сочувствия. Поэма "Эда", предлагавшая новое (отличное от пушкинского) решение романтического характера, была высоко оценена Пушкиным, но ее так и не поняли ни критики, ни читатели. Популярность Баратынского резко пошла на убыль. Ничто, однако, не поколебало его решимости "идти новою собственною дорогою", то есть прежде всего, считал он, вырваться из-под всеобъемлющего (мировоззренческого, тематического, стилевого) влияния Пушкина, открыть свою тему и дать оригинальное поэтическое решение ее.

Пушкин познакомился с ним в 1819 году и едва ли не первый оценил своеобычность поэтического дара Баратынского, стал ревностным пропагандистом его поэзии. По поводу поэмы "Эда" Пушкин пишет, что "стих каждый в повести твоей звучит и блещет, как червонец". Эпиграфы из его произведений выписываются Пушкиным для "Онегина" (гл. VII), "Арапа Петра Великого", "Выстрела". Многочисленными и неизменно восторженными отзывами о его стихах полна переписка Пушкина с петербургскими и московскими литераторами. Баратынский, в свою очередь, с преклонением относился к своему великому другу, но не все его произведения ему нравились. Восхищаясь "Полтавой", "Борисом Годуновым", "Повестями Белкина", он находил слабым величайшее творение Пушкина - "Евгений Онегин". Об их личных отношениях лучше всего сказал сам Пушкин в письме к П.А. Плетневу, получив известие о смерти Дельвига, их общего друга: "Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и всё". В сущности, в этих словах он назвал Баратынского в числе немногих самых близких людей, оставшихся у него на земле.

Пушкин всегда внимательно следил за творчеством Баратынского, определяя основное качество его поэзии ("он у нас оригинален - ибо мыслит"). Он отмечал его самобытность и независимость от господствующих направлений и школ ("никогда не тащился он по пятам свой век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья: он шел своею дорогою один и независим") и определял его "степень" в русской поэзии - "подле Жуковского". У Баратынского и Пушкина было много общего, прежде всего - сходное социальное положение, чем, возможно, объяснялась и параллельность основных линий их творчества: оба начали подражанием господствующим образцам начала века - эротико-элегической поэзии Батюшкова, элегиям Жуковского; оба прошли стадию романтической поэмы; наконец, последний период в творчестве обоих окрашен отчетливым реалистическим стилем письма. Современники видели в Баратынском талантливого поэта, но поэта прежде всего пушкинской школы; его позднее творчество критика не приняла. Баратынского стали прямо обвинять в зависти к Пушкину; критики высказывали также предположение, что Сальери Пушкин списал с Баратынского.

Баратынский не был декабристом и активным противником режима, но и его захватили идеи, которые получили воплощение в деятельности тайных обществ. Его политическая оппозиционность проявилась, например, в элегии "Буря" (1825) и в эпиграмме на Аракчеева. Поэт был тяжело, если не смертельно ранен расправой над декабристами, страшной гибелью пятерых, среди которых был его приятель К.Ф. Рылеев. В письмах Баратынского нет намеков на 14 декабря, в стихах - лишь слабый отзвук, но его друг Н.В. Путята был свидетелем казни на рассвете 13 июля 1826 года, и наверняка рассказ его потряс поэта. Невозможность открытого сочувствия осужденным тяготила сознанием собственного бессилия, и чувство это было беспросветно унизительным. Пушкин, имевший случай прямо ответить , что "стал бы в ряды мятежников", был внутренне свободнее и счастливее. Баратынский глубоко упрятал свою скорбь и ни разу не позволил себе "выразить чувство" даже в стихах. Исторически объяснимое поражение декабристов представилось ему крахом вольнолюбивых идеалов вообще и лучших устремлений его поколения в частности. Бесчинства правительственного самовластья он принял за проявление "самовластного рока"...

Надежды были разрушены… "Сердце мое требует дружбы, а не учтивостей, - пишет Баратынский Путяте в январе 1826 года, - и кривлянье благорасположенья рождает во мне тяжелое чувство... Москва для меня новое изгнание". Необходимость погружаться "в мелочи обыкновенной жизни" угнетала Баратынского. "Живу тихо, мирно, счастлив моею семейственною жизнью, - пишет он Путяте через два года, - но... Москва мне не по сердцу. Вообрази, что я не имею ни одного товарища, ни одного человека, которому мог бы сказать: помнишь? с кем мог бы потолковать нараспашку..." И, тем не менее, именно в Москве в 1827 году вышло в свет первое собрание его стихотворений - итог первой половины его творчества.

После разгрома декабристов изменилась общественная жизнь в России, что наложило отпечаток и на поэзию Баратынского. На первый план теперь выходит философское начало, темы великой скорби, одиночества, прославление смерти как "разрешенья всех цепей", обречённости искусства ("Последняя смерть", "Смерть", "Недоносок", "На что вы, дни" и др.). Проводя много времени в Москве, Баратынский сошелся здесь с кружком московских писателей, с И.В. Киреевским, Языковым, Хомяковым, Соболевским, Павловым. После издания в 1826 году его поэм "Эда" и "Пиры" (одной книжкой, с любопытным предисловием автора) и в 1827 году первого собрания лирических стихотворений, в 1828 году выходит книга "Две повести в стихах", ставшая проявлением дружбы с Пушкиным и близости их литературных позиций. В эту книгу вошли поэма Пушкина "Граф Нулин" и поэма Баратынского "Бал". В своих поэмах Баратынский заметно поддался влиянию Пушкина и ещё более - влиянию "властителя дум" современного ему поколения Байрона. То же самое можно сказать и о поэме "Наложница" ("Цыганка"), вышедшей в 1831 году. Отличаясь замечательным мастерством формы и выразительностью изящного стиха, нередко не уступающего пушкинскому, эти поэмы обычно ставятся всё же ниже лирических стихотворений Баратынского.

В 1831 году И.В. Киреевский, с которым Баратынский сошелся близко и называл его "товарищем умственной службы", предпринял издание журнала "Европеец". Баратынский стал писать для него прозой, написав, между прочим, рассказ "Перстень" и готовясь вести в нем полемику с журналами. Когда "Европеец" был запрещен (вышло всего два номера), Баратынский писал Киреевскому: "Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным". Все люди, лично знавшие Баратынского, говорили, что его статьи далеко не вполне "высказывают" тот мир изящного, который он носил в глубине души своей". Так, в сохранившихся письмах Баратынского рассыпано немало острых критических замечаний о современных ему писателях, - отзывов, которые он никогда не пытался сделать достоянием печати. После закрытия журнала он впадает в безысходную тоску. Вместе с Киреевским тяжело переживая запрещение журнала, Баратынский, как мог, ободрял издателя: "Будем мыслить в молчании... Заключимся в своем кругу, как первые братья христиане, обладатели света, гонимого в свое время, а ныне торжествующего. Будем писать не печатая. Может быть, придет благопоспешное время..."

В 1835 году в Москве вышло второе, расширенное (в 2-х частях) издание стихотворений поэта. Критика отнеслась к новым стихам Баратынского поверхностно, и литературные неприятели кружка Пушкина (журнал "Благонамеренный" и др.) довольно усердно нападали на его будто бы преувеличенный "романтизм". Но авторитет самого Пушкина, высоко ценившего дарование Баратынского, был все же так высок, что, несмотря на эти голоса критиков, Баратынский был общим молчаливым согласием признан одним из лучших поэтов своего времени и стал желанным автором всех лучших журналов и альманахов. Но Баратынский писал мало, долго работал над своими стихами и часто коренным образом переделывал уже напечатанное. Будучи истинным поэтом, он вовсе не был литератором; для того чтобы писать что-либо, кроме стихов, ему нужна была внешняя причина. Так, например, по дружбе к юному А.Н. Муравьеву он написал прекрасный разбор сборника его стихов "Таврида", доказав, что мог бы стать интересным критиком. Затронутый критикой своей поэмы "Наложница", он написал "антикритику", несколько сухую, но в которой есть замечательные мысли о поэзии и искусстве вообще.

Последние годы Баратынского ознаменованы нарастающим одиночеством в литературе, конфликтом как с давними оппонентами пушкинского круга (литераторами вроде Полевого и Булгарина), так и с нарождавшимися западниками и славянофилами (и тем и другим Баратынский посвящал эпиграммы). Изоляция приводит к разрыву и с друзьями - Пушкиным, Киреевским, Хомяковым. В итоге Баратынский, - о чем так тщетно мечтал в последние годы Пушкин, - устроил "приют от светских посещений, надежной дверью запертой" в подмосковном имении Мураново, куда навсегда переселился с семьей. Социальная изолированность Баратынского отозвалась в его творчестве резким индивидуализмом, сосредоточенным одиночеством, замкнутостью в себе, в своем внутреннем мире, мире "сухой скорби" - безнадежных раздумий над человеком и его природой, человечеством и его судьбами. В его стихах сквозным лирическим мотивом становится трагическое мировосприятие поэтом современности, метафизическое и личное одиночество. По собственным словам Баратынского, "бледнеет жизнь земная", иссечен и самый стиль его стихов. В своих теоретических построениях Баратынский идет еще дальше, прямо уподобляя поэзию науке, "подобной другим наукам", источнику "сведений" о "добродетелях и пороках, злых и добрых побуждениях, управляющих человеческими действиями". Иногда он пытается убедить себя, что остался прежним, восклицая: "Свой бокал я наливаю, наливаю, как наливал!" Замечательно стихотворение "Бокал", в котором Баратынский рассказывает о тех "оргиях", которые он устраивал наедине с самим собой, когда вино вновь будило в нем "откровенья преисподней". Внешняя его жизнь проходила без видимых потрясений. Он бывал в Москве, в Казани, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Лермонтовым, в обществе был ценим как интересный и иногда блестящий собеседник и в тиши работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что "в свете нет ничего дельнее поэзии".

В письме Плетневу в 1839 году Баратынский подводит итоги: "Эти последние десять лет существования, на первый взгляд не имеющего никакой особенности, были мне тяжелее всех годов моего финляндского заточения... Хочется солнца и досуга, ничем не прерываемого уединения и тишины, если возможно, беспредельной". А в эти десять лет вместились, помимо семейных забот и праздников, встречи с Пушкиным и Вяземским, знакомство с Чаадаевым и Мицкевичем, смерть Пушкина, слава и смерть Лермонтова (о котором Баратынский не обмолвился ни словом), повести Гоголя (которые он приветствовал) и, наконец, дружба и разрыв с Иваном Киреевским, талантливым критиком, издателем журнала "Европеец". Нелегкий, "разборчивый", взыскательный характер вкупе с некоторыми творческими задачами, поставили Баратынского в особое, обособленное положение и в жизни, и в литературе: он "стал для всех чужим и никому не близким" (Гоголь). Жена, которую он очень любил, была человеком интересным и преданным ему, но не могла заменить утраченные надежды и дружбы. Отказ от "общих вопросов" в пользу "исключительного существования" вел к неизбежному внутреннему одиночеству и творческой изоляции. Только высокая одаренность и замечательное стремление к самообладанию помогли Баратынскому достойно ответить на вызов, брошенный ему "судьбой непримиримой". Ведь еще в 1825 году он написал:

Меня тягчил печалей груз;
Но не упал я перед роком,
Нашел отраду в песнях муз
И в равнодушии высоком,
И светом презренный удел
Облагородить я умел...

В 1842 году Баратынский, в то время уже "звезда разрозненной плеяды", издал тоненький сборник своих новых стихов "Сумерки. Сочинение Евгения Боратынского", посвященный князю П.А. Вяземскому. Это издание, в котором были объединены стихотворения конца 1830-х - начала 1840-х годов, доставило Баратынскому немало огорчений. Его обидел вообще тон критиков этой книжки, но особенно статья Белинского. Белинскому показалось, что Баратынский в своих стихах восстал против науки, против просвещения. Конечно, это было недоразумение. Так, например, в стихотворении "Пока человек естества не пытал" Баратынский только развивал мысль своего юношеского письма: "Не лучше ль быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом". Баратынский не стал возражать на критику Белинского, но памятником его настроения той поры осталось замечательное стихотворение "На посеве леса". Баратынский говорит в нем, что он "летел душой к новым племенам" (т.е. к молодым поколениям), что он "всех чувств благих подавал им голос", но не получил от них ответа.

Осенью 1843 года Баратынский осуществил свое давнее желание - вместе с двумя старшими детьми предпринял путешествие за границу. Он посещает Германию, зиму 1843-1844 годов проводит в Париже, где встречается с декабристом-эмигрантом Н.И. Тургеневым, с Н.П. Огаревым, знакомится с писателями и общественными деятелями Франции - А. де Виньи, П.Мериме, обоими Тьерри, М.Шевалье, А.Ламартин, Ш.Нодье, П.Сент-Бевом. Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Баратынский перевел несколько своих стихотворений на французский язык. Бодрость и вера в будущее появляются в стихотворениях Баратынского той поры ("Пироскаф", 1844).

Весной 1844 года Баратынские отправляются через Марсель морем в Неаполь, в Италию, которую поэт любил с детства, наслушавшись о ней от своего воспитателя-итальянца. Здесь он пишет свое последнее стихотворение "Дядьке-итальянцу", в котором вспоминает Россию, где итальянец "мирный кров обрел, а позже гроб спокойный". Перед отъездом из Парижа Баратынский чувствовал себя нездоровым, и врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии. Едва Баратынские прибыли в Неаполь, как с А.Л. Баратынской сделался один из тех болезненных припадков (вероятно, нервных), которые причиняли столько беспокойства ее мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Баратынского, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, началась лихорадка, и на другой день, 29 июня (11 июля) 1844 года, он скоропостижно скончался. Смерть прервала его голос, может быть, именно "в высших звуках", ибо в "Пироскафе" (1844), открыто мажорном, "италийском", есть явно итоговые, но и устремленные в будущее строки:

Много земель я оставил за мною;
Вынес я много смятенной душою
Радостей ложных, истинных зол,
Много мятежных решил я вопросов,
Прежде чем руки марсельских матросов
Подняли якорь, надежды символ!..

Из Неаполя тело поэта перевезли на родину и похоронили на Тихвинском кладбище в Александро-Невской лавре, неподалеку от баснописца , скончавшегося в том же году. На могиле поэта выбиты строки из его стихотворения:

Господи, да будет воля Твоя!
В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Его слова.

Анастасия Львовна Баратынская пережила мужа на 16 лет и умерла в 1860 году. Тогда же на Тихвинском кладбище были установлены два однотипных надгробия - гранитные стелы с барельефным портретом, выполненным скульптором В.П. Крейтаном. Однако первоначальный барельеф на могиле Е.А. Баратынского не сохранился и в 1950 году был заменен новым (скульптор Н.В. Дыдыкин).

Яркий поэт, представитель пушкинской плеяды, Баратынский прожил короткую жизнь. Он оставил русской литературе три поэмы да три небольших сборника стихов (1827, 1835 и 1842). Суровый приговор Белинского, бесповоротно осудившего поэта за его отрицательные воззрения на "разум" и "науку", предопределил отношение к Баратынскому ближайших поколений. После смерти Баратынского Белинский, который имел много претензий к поэту, все-таки признавал: "мыслящий человек всегда перечтет с удовольствием стихотворения Баратынского, потому что всегда найдет в них человека - предмет вечно интересный для человека".

Литературоведение второй половины XIX века считало Баратынского второстепенным, чересчур рассудочным автором. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона оценивает его так: "Как поэт, он почти совсем не поддаётся вдохновенному порыву творчества; как мыслитель, он лишён определённого, вполне и прочно сложившегося миросозерцания; в этих свойствах его поэзии и заключается причина, в силу которой она не производит сильного впечатления, несмотря на несомненные достоинства внешней формы и нередко - глубину содержания". Глубоко-своеобразная поэзия Баратынского была забыта в течение всего столетия, и только в самом его конце символисты, нашедшие в ней столь много родственных себе элементов, возобновили интерес к творчеству Баратынского, провозгласив его одним из трех величайших русских поэтов наряду с Пушкиным и . О Баратынском тепло отзывались практически все крупнейшие русские поэты XX века.

Хотел бы я знать, кто из тех, кому попадутся на глаза строки Баратынского, не вздрогнет радостной и жуткой дрожью, какая бывает, когда неожиданно окликнут по имени.

Осип Мандельштам

В селе Вяжле Тамбовской губернии (ныне Вяжли Тамбовской области), в поместье своего отца, генерал-адъютанта Абрама Баратынского.

Он принадлежал к старинному дворянскому роду польского происхождения. По преданию, фамилия Баратынский или Боратынский была присвоена в XIV веке Дмитрию Божедару по названию его замка "Боратынь". Отец поэта Абрам Баратынский был офицером лейб-гвардии Преображенского полка, любимцем наследника престола будущего императора Павла I. Попав в немилость, ушел в отставку генерал-лейтенантом, скончался в 1810 году.

Мать — Александра Черепанова была любимой фрейлиной императрицы.

В 1842 году Баратынский издал собрание некоторых стихотворений под названием "Сумерки".

Осенью 1843 года поэт с женой и старшими детьми отправился за границу. Сначала он посетил Берлин, Франкфурт и Дрезден, а зиму 1844 года провел в Париже. Здесь Баратынский вращался в салонах и познакомился с литераторами Шарлем Нодье, историками Амедеем и Огюстеном Тьери, поэтом Огюстеном Сент-Бевом, писателем Проспером Мериме. По их просьбе он перевел на французский язык около 15 своих стихотворений.

Весной 1844 года Баратынские поехали через Марсель в Неаполь в Италию. Во время переезда по морю поэтом было написано стихотворение "Пироскаф", напечатанное в 1844 году в "Современнике".

В 1845 году его тело было погребено в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.

В браке с Анастасией Энгельгардт (1804-1960) у Евгения Баратынского родилось девять детей, двое из которых умерли в младенчестве.

В 1869 году в Казани сын поэта Лев Баратынский издал собрание сочинений своего отца в одном томе, в 1884 году там же оно было повторно издано другим сыном поэта — Николаем.

В 1977 году в Казани в помещении казанской школы состоялось открытие Музея Е.А. Баратынского. В 1991 году музей получил отреставрированный флигель усадьбы Баратынских в историческом центре города. Коллекция насчитывает свыше четыре тысячи экспонатов — мемориальные вещи и документы, связанные с поэтом и несколькими поколениями семьи Баратынских в Казанской губернии.

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников