Одинокий мыслитель лев шестов

Шестов Лев Исаакович

Российский философ-экзистенциалист и литератор. В своей философии, насыщенной парадоксами и афоризмами, восстал против диктата разума (общезначимых истин) и гнета общеобязательных нравственных норм над суверенной личностью. Традиционной философии противопоставил «философию трагедии» (в центре которой - абсурдность человеческого существования), а философскому умозрению - откровение, которое даруется всемогущим Богом. Шестов предвосхитил основные идеи экзистенционализма. Основные сочинения: «Апофеоз беспочвенности» (1905), «Умозрение и откровение» (изд. в 1964 году).

Шестов Лев Исаакович (настоящие фамилия и имя Шварцман Иегуда Лейб) родился 31 января (12 февраля) 1866 года в Киеве. Отец, Исаак Моисеевич Шварцман, был крупным коммерсантом, купцом 1-й гильдии. Выходец из небогатой среды, он создал собственное большое дело - «Мануфактурные склады Исаака Шварцмана». Отличался незаурядным знанием древнееврейской письменности и пользовался авторитетом в еврейской общине. Сын, однако, остался чужд всем этим интересам отца.

Торгово-финансовые дела отца на протяжении долгих лет были мучительной «кармой» Шестова. В 12 лет он был похищен анархистской организацией, в течение полугода тщетно ожидавшей за него выкупа от отца Шестова, затем, уже став известным писателем, был вынужден изо дня в день сидеть за счетами и вплоть до самой революции разбирать денежные тяжбы между многочисленными членами семейного клана.

Обучение Шестов начал в Киеве, но заканчивал гимназию в Москве В 1884 году поступил на физико-математический факультет Московского университета, затем перешел на юридический факультет, один семестр учился в Берлине, окончил университет уже в Киеве. Диссертация его «О положении рабочего класса в России» была запрещена к печати цензурой. Так, не став доктором юриспруденции, Шестов был записан в сословие адвокатов, хотя и ни разу не выступил на адвокатском поприще.

По окончании университета, в 1890–1891 годах, проходил военную службу как вольноопределяющийся, затем недолго был помощником присяжного поверенного в Москве. В1891 году Шестов вернулся в Киев, чтобы помочь отцу. Это был период интенсивных литературных и философских занятий, первых литературных опытов, углубленного изучения В. Шекспира, оказавшего на Шестова большое влияние. В киевских газетах публикуются его критические заметки о Шекспире и Вл. Соловьеве, а также ряд статей по финансовым и экономическим вопросам.

Шестов участвовал в торговом деле отца до конца 1895 года, когда заболел острым нервным расстройством, вызванным, вероятно, гнетущей атмосферой предприятия. Это было время глубочайшего отчаяния Льва Исааковича, его внутренней катастрофы. В1896 году он отправился за границу для лечения, побывал в Вене, Карлсбаде, Берлине, Мюнхене, Париже Наконец, в начале 1897 года переехал из Берлина в Рим.

В ресторане его настигла русская студенческая экскурсия. Разговорились, и он, как прибывший ранее, в течение двух дней служил ей гидом. Какая-то трагическая черта в его лице поразила курсистку-медичку Анну, и, когда ее товарищи отправились дальше, она осталась сиделкой, поддержкой никому не известного молодого еврея. Вероятно, она и вправду уберегла Шестова, но, может быть, и позже не раз ее спокойствие, трезвость и самоотвержение служили ему опорой.

В феврале Лев Исаакович Шестов и православная русская девушка Анна Елеазаровна Березовская поженились. Религиозная нетерпимость отца заставила долгие годы хранить этот брак в тайне и препятствовала возвращению семьи Шестова в Россию. В течение 10 лет Шестовы жили врозь, в разных городах, чтобы скрыть брак от родителей. Отец Шестова, видимо, так и не узнал о нем, а матери он признался после смерти отца. По русским законам брак этот был недействительным, а дети, рожденные в нем, - незаконнорожденными.

В 1897 году у Шестовых родилась дочь Татьяна, в 1900-м - Наталья. С согласия отца дети были крещены. Только осенью 1908 года Шестов воссоединился с семьей. Но вернемся к его творческой жизни. В 1897 году Лев Шестов оканчивает первую книгу «Шекспир и его критик Брандес» (1898) и приступает к работе над книгой «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше. Философия и проповедь» (1899). Обе книги остались почти незамеченными критикой Шестов не ставит социальных вопросов, его занимают прежде всего проблемы этические и метафизические. Именно поэтому он и восстает в своей первой книге против позитивистско-обывательского толкования Шекспира датским критиком Г. Брандесом.

Шестова возмущает, что «Брандес не слышит, как «распалась связь времен», и потому Шекспир не мешает ему спать. Отсюда моралистическое безвкусие по отношению к трагической глубине жизни «мы чувствуем с Гамлетом», «мы испытываем с Шекспиром». Если для Шекспира ужас и катастрофичность человеческого существования вели либо к пробуждению, либо к смерти, то для Брандеса это только повод поговорить о «художественных» и «моральных» достоинствах литературы.

Еще сильнее протест против обожествления морали выражен во второй книге Шестова. Автор пережил философскую драму Ф. Ницше как «потрясение», «внутренний переворот», «я чувствовал, что мир совершенно опрокидывался», - вспоминал он впоследствии. «Добро - братская любовь, - мы знаем теперь из опыта Ницше, - не есть Бог». «Горе тем любящим, у которых нет ничего выше сострадания». «Ницше открыл путь. Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога».

Этот тезис остается основополагающим в дальнейшем творчестве Льва Шестова. Все последующие его статьи и книги одушевлены одной всепоглощающей страстью - борьбой с идолами философии, морали, религии или науки, претендующими на место последнего судии. Правда, вначале борьба эта ведется Шестовым в русле романтической эстетики. Однако, в отличие от романтиков или символистов, Шестов не признает никакой скрытой «истинной сущности», будто бы таящейся под «корою вещества» или «покровами обыденности». Выявление первооснов человеческого существования означает для него не удвоение мира на ложное «здесь» и истинное «там», но бесстрашное обнаружение катастрофической алогичности, бессмысленности, абсурдности господствующего порядка вещей, основанного на рационалистическом и сциентистском миропонимании.

В 1901 году Сергей Дягилев предложил Шестову сотрудничество в журнале русских модернистов «Мир искусства». С этого времени начинается сближение Шестова с петербургскими и киевскими литераторами, философами, проповедниками «нового религиозного сознания» - Д. Мережковским, З. Гиппиус, В. Розановым, А. Ремизовым, Н. Бердяевым, С. Булгаковым, Г. Челпановым. Шестов публикует свои статьи в редактируемых ими журналах или сборниках, одна за другой выходят его книги «Достоевский и Ницше (Философия трагедии)» (1903), «Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления)» (1905), «Начала и концы» (1908), «Великие кануны» (1911).

В это первое десятилетие творческой деятельности Шестов не отделяет литературной критики от философии. Призвание писателя и призвание мыслителя для него совпадают Шекспир, Ницше, Ибсен, Достоевский, Толстой для него не только великие художники, но и учители жизни, проводники в мир неразгаданных откровений о концах и началах человеческого бытия. В диалоге с ними и складывается собственный метод Шестова, заменивший ему ненавистную диалектику («диалектика властна только над общими понятиями и не может уследить за волнующейся, капризной жизнью»), этот метод - «странствование по душам» диалогическое проживание «чужого слова», затронутость которым уже сама по себе порождает бесконечный спектр взаимоотношений с авторским словом.

Одна из лучших работ этого периода - статья «Творчество из ничего» (1905), посвященная А. П. Чехову. В противовес общепринятому взгляду на Чехова как на «мягкого, нежного лирика», «поэта сумеречных настроений» и «певца хмурых людей» - Шестов характеризует Чехова как писателя беспощадного и признает у него «удивительное искусство одним прикосновением, даже дыханием, взглядом убивать все, чем живут и гордятся люди». Книгой «Великие кануны» (1911) заканчивается первый - «литературно-критический» - период творчества Льва Шестова.

В 1898–1902 годах Шестов жил в Берлине, Италии, Швейцарии, наезжая на время в Петербург и Киев. В ноябре 1903 года из-за болезни отца вернулся в Киев, где вел семейные дела. Осенью 1908 года Лев Шестов поселился с семьей во Фрейбурге (Германия), с марта 1910-го он жил, главным образом, в Швейцарии, в маленьком городке Коппе на берегу Женевского озера, занимаясь классической европейской философией и богословием. Здесь Шестов открыл для себя нового героя - Мартина Лютера, изучал труды средневековых мистиков и схоластов, многотомные немецкие истории догматических учений, средневековой церкви, лютеранства, в этот период практически не писал.

В 1913 году он начал работу над новой книгой - «Sola Fide» («Только верою»), однако не успел ее закончить в связи с началом первой мировой войны вынужден был вернуться в Россию (начатая рукопись осталась за границей, в 1920 году, уже находясь в эмиграции, Шестову удалось ее получить, частично главы из этой рукописи и высказанные в ней идеи вошли в другие его книги или были опубликованы отдельно, а целиком рукопись «Sola Fide» была издана уже после смерти мыслителя, в Париже в 1966-м).

Летом 1914 года Шестовы возвращаются в Россию и поселяются в Москве на Плющихе. Теперь он часто выступает в литературных и философских обществах, поддерживает дружбу с Вяч. Ивановым, М. Гершензоном, Н. Бердяевым, С. Булгаковым, сестрами Герцык, Г. Челпановым, Г. Шпетом. Его статьи печатают журналы «Русская Мысль», «Вопросы философии и психологии». Октябрьскую революцию Шестов не принял и не понял (его брошюра 1920 года «Что такое большевизм» - единственное, что было написано им на эту тему, - оттолкнула своей близорукой беспомощностью и тривиальностью суждений даже поклонников его таланта).

После гибели на фронте единственного сына в июне 1918 года Шестов переезжает в Киев, где читает курс «История древней философии» в Народном университете, а также выступает с докладами и публичными лекциями. В октябре 1919 года семья из Киева перебралась в Ялту в надежде выехать оттуда за границу. По ходатайству Булгакова и профессора Киевской духовной академии И. Четверикова, а также благодаря широкой известности своих трудов Шестов был зачислен приват-доцентом Таврического университета. Однако уже в начале 1920 года вместе с семьей он выехал из Ялты в Севастополь, оттуда - в Константинополь, а затем через Италию в Париж.

Парижский период - самый продуктивный в творческой судьбе Льва Шестова. Он много и интенсивно работает ведет курс в Сорбонне по русской религиозной философии, выступает с докладами и лекциями, публикует статьи в крупнейших французских журналах, принимает деятельное участие в изданиях и переводах своих книг. В эти годы он лично знакомится с «властителями дум» нашего века - Т. Манном, А. Жидом, М. Бубером, А. Эйнштейном, Э. Гуссерлем, М. Хайдеггером, Л. Леви-Брюлем, М. Шелером, А. Мальро.

В Париже были написаны важнейшие книги Шестова «На весах Иова (Странствования по душам)» (1929), «Киркегард и экзистенциальная философия» (по-французски в 1936 году, первое русское издание появилось посмертно, в 1939 году), «Афины и Иерусалим» (французский и немецкий переводы вышли в 1938 году, первое русское издание в 1951-м). И хотя главное в этих книгах - фундаментальная философская проблематика, Шестов остается и в них верен темам, избранным в начале его литературного пути. Для него по-прежнему важен его исходный, всю жизнь терзавший его вопрос к чему пришли мы вместе со всей нашей новоевропейской цивилизацией, к чему мы идем?». Пока было весело, причина и следствие все объясняли, с ними было лучше, чем с Богом, ибо они никогда не корили. Но каково жить с ними в горе? Когда несчастия, одно за другим, обрушиваются на человека, когда бедность, болезни, обиды сменяют богатство, здоровье, власть? Каково Иову, покрытому струпьями, лежать на навозе, с страшными воспоминаниями о гибели всех близких?».

Этот отрывок - из первой книги Шестова «Шекспир и его критик Брандес». Книга «На весах Иова», написанная тридцать лет спустя, не столько ответ, сколько «исповедание веры» современного Иова, так и не примирившегося с утешениями и обещаниями жрецов Разума, Морали и Прогресса. В центре этого исповедания - убежденность Шестова, подкрепленная свидетельствами Плотина, Паскаля, Достоевского, Толстого, что путь, которым мы все идем и которым ребячливо гордимся, есть путь рабства и смерти, а не путь свободы и жизни. Этот путь начался в Афинах, провозгласивших верховную власть умозрительных истин, и уже далеко увел нас от Иерусалима, с его дерзновенной верой в возможность невозможного.

Современный человек, как и вся наша цивилизация, не в силах признаться, что он находится в рабстве у обожествленного разума, тиранически господствующего над жизнью, - в рабстве у научного мышления, у «всеобщих и необходимых истин» (не важно, истины ли это идеализма, материализма или атеизма). У «объективных» законов и безличных моральных принципов. Высшее достижение человека - беспрекословная покорность законам самодержавного разума и порожденной разумом морали. Ведь именно разум - и только он один - определяет истинную границу между действительностью и мечтой, между добром и злом, должным и недолжным.

«Даже сам Бог, если он хочет получить предикат бытия, должен обратиться за ним к разуму. И разум, быть может, ему этот предикат и пожалует, а может быть, и даже вернее всего, откажет». Вот почему напрасно ждать помощи от философии и философов сегодняшнему Иову. Его страдания, крики, проклятия для них лишь единичный «частный случай», ничего не меняющий во всеобщих законах мироздания, с математической точностью установленных разумом.

Два всегда больше одного. Один плюс один - два. И, если современный Иов все-таки упорствует, отказываясь преклониться перед этими незыблемыми истинами, если он утверждает, что один и один только в математике равняется постоянно двум, а в действительности бывает и так, что равняется и трем, и пяти, и нулю, если он будет продолжать проклинать и вопить о своей «человеческой, слишком человеческой» правоте, тогда, быть может, и его «вопли философ будет исследовать с тем же равнодушием и спокойствием, с каким он исследует перпендикуляры, плоскости, круги».

В 1928 году, по совету философа Эдмунда Гуссерля, Шестов начинает изучать творчество датского мыслителя Серена Кьеркегора (Шестов называет его Киркегардом), - предтечу «экзистенциальной философии» XX века. Поразительное совпадение важнейших исходных позиций, пути конечных выводов Шестова с идеями Кьеркегора, восставшего против умозрительной философии Гегеля и также обратившегося за поддержкой к «частному мыслителю Иову», - все это помогло Шестову еще острее сформулировать свои идеи.

Теперь главным словом, опорным символом для него становится слово «вера», «свобода от всех страхов, свобода от принуждения», «безумная борьба человека за невозможное, борьба и преодоление невозможного».

Во Франции Шестов прожил до конца своих дней. До 1930-го жил в Париже, в 1930–1938 годах - в парижском предместье, где вел очень замкнутую жизнь. С июня 1921 года Шестов стал членом Русской академической группы.

В феврале 1922 года он был назначен преподавателем (1 час в неделю) историко-филологического факультета Русского отдела Института славяноведения при Парижском университете. Здесь Шестов почти 16 лет читал свободные курсы по философии («свободные» - потому что всегда читал и говорил только о тех проблемах философии, которые занимали его в данный момент). «Русская философия XIX столетия», «Философские идеи Достоевского и Паскаля», «Основные идеи древней философии», «Русская и европейская философская мысль», «Владимир Соловьев и религиозная философия», «Достоевский и Кьеркегор», «Религиозно-философские идеи Толстого и Достоевского». В эти годы произведения Шестова публиковались в переводах на европейские языки, он выступал с публичными лекциями и докладами в Германии и Франции, в 1936 году по приглашению культурного отдела рабочей федерации посетил Палестину, читал лекции в Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе.

Репутация Шестова в среде французских интеллектуалов была очень высока. С 1925 года он являлся членом президиума Ницшевского общества, членом Кантовского общества. В декабре 1937 года Лев Исаакович тяжело заболел (кишечное кровотечение), после выздоровления силы восстановить полностью не смог и вскоре прекратил чтение лекций. В октябре 1938 года Шестов заболел бронхитом, который перешел в туберкулез. Умер мыслитель 20 ноября в клинике Буало, похоронен на Новом кладбище в Булони, предместье Парижа, в фамильном склепе.

Шестов - один из самых своеобразных мыслителей начала XX века, предвосхитивший основные идеи позднейшего экзистенциализма. По свидетельству людей, близко знавших Шестова, писать он не любил, вынашивал свои мысли в уединенных прогулках и только после этого заставлял себя «закрепить» их на бумаге; язык его произведений отличается классической простотой, точностью и эмоциональностью.

Главная тема философии Шестова - трагизм индивидуального человеческого существования, переживание безнадежности Шестов отвергает возможность рационального достоверного суждения о смысле мироздания, не верит логике как единственному способу познания окружающего и пытается найти другие формы проникновения в тайны мира. Знание рассматривается им как источник грехопадения человеческого рода, подпавшего под власть «бездушных и необходимых истин» и утратившего свободу. Человек - жертва законов разума и морали, жертва универсального и общеобязательного Шестов восстает против диктата разума над сферой жизненных переживаний, борется за личность против власти общего, за индивидуально-неповторимое. Освобождения от оков необходимости, от законов логики и морали Шестов ищет в Боге, он хочет вернуться в рай, к подлинной жизни, которая находится по ту сторону познанного добра и зла. По существу основная тема размышления Шестова - конфликт библейского откровения и греческой философии. Вера дает ему возможность прорыва к тайнам мира и их постижению.

(1866 - 1938) окончил юридический факультет Киевского университета. В молодости он прошел через увлечение "левыми" идеями, серьезно занимался проблемами экономического и социального положения российского пролетариата (им была посвящена его диссертация). В дальнейшем (по крайней мере, уже в 1890-е годы) Шестов уходит от всякой политики в мир литературной критики и философской эссеистики, и выбор этот оказался окончательным. Большая часть эмигрантского периода его жизни (в эмиграции он находился с 1919 г.) прошла во Франции.
Уже в первой большой работе Шестова-литератора "Шекспир и его критик Брандес" (1898) намечены основные темы его творчества: судьба отдельного, индивидуального человека в равнодушном и беспощадном мире природной и социальной необходимости; наука и "научное мировоззрение", по существу оправдывающие и благославляющие полнейшую безысходность человеческого существования, лишающие жизнь даже трагического смысла. Критика разума вообще и философского умозрения в первую очередь становятся сутью и содержанием всего дальнейшего творчества Шестова. Во имя чего он сделал этот на редкость последовательный и радикальный выбор в пользу иррационализма? Что побудило этого тонкого мыслителя, безусловно наделенного даром "ясного мышления" и "столь же "ясного изложения", тратить все свои духовные силы на бесконечную и непримиримую борьбу с философским разумом, фактически со всей метафизической традицией - от Платона до своего друга Гуссерля?
Н.А. Бердяев был склонен считать, что "основная идея" Шестова заключалась в борьбе последнего "против власти общеобязательного" и в отстаивании значения "личной истины", которая есть у каждого человека. В общем плане это, конечно, так: экзистенциальный опыт ("личная истина") значил для Шестова неизмеримо больше любых универсальных истин. Но при таком взгляде его позиция утрачивала своеобразие и, в сущности, мало чем отличалась от позиции самого Бердяева, который с не меньшей энергией отстаивал значение духовного опыта личности. Однако на самом деле различие гораздо глубже. Шестов расходился с Бердяевым в наиболее важном для последнего метафизическом вопросе - вопросе о свободе. Для Шестова учение Бердяева о духовном преодолении необходимости и духовном же созидании "царства свободы" не более чем обычный идеализм, причем как в философском, так и в житейском смысле, т.е., нечто возвышенное, но нежизненное, немочное (статья Шестова "Николай Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия"). Бердяевскому "гнозису" несотворенной свободы Шестов противопоставлял собственное ее понимание. "Вера есть свобода", "свобода приходит не от знания, а от веры" - подобные утверждения постоянно присутствуют в поздних произведениях Шестова.
Именно идея веры-свободы дает основание рассматривать Шестова как религиозного мыслителя. Критикуя любые попытки умозрительного отношения к Богу (философские и богословские в равной мере), Шестов противопоставляет им исключительно индивидуальный, жизненный (экзистенциальный) и, надо подчеркнуть, свободный путь веры. Шестовская вера свободна потому, что она существует вопреки логике и наперекор ей, вопреки очевидности, вопреки судьбе. Но не только "внешняя" необходимость природы или рацио чужды вере-свободе Шестова. Ничуть не в меньшей степени ей чужда вера в Промысел Божий, в Благодать, в возможность Божественной Любви к этому миру, где страдают и погибают дети, где убивают Сократа, где трагически не понимают Ницше и Кьеркегора (экзистенциальных мыслителей, наиболее близких самому Шестову), где нет и не может быть правды.
Шестов искренне и глубоко критиковал "веру философов" за ее философически-олимпийское спокойствие, нападая, с присущим ему литературным и интеллектуальным блеском на знаменитую формулу Спинозы "Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать". Но и в сочинениях Шестова речь шла о вере, отнюдь не чуждой философии и рождающейся из глубоко выстраданного, но и не менее глубоко продуманного понимания невозможности спасения человеческой свободы без идеи Бога. В своем радикальном иррационализме он продолжал твердо стоять на культурно-исторической и безусловно философской почве. Шестов никогда не уподоблял себя библейскому Иову (о вере которого писал ярко и проникновенно), так же, как его философский "двойник" Кьеркегор никогда не отождествлял себя с "рыцарем веры" Авраамом. Экзистенциальный философ не пророчествовал и не формулировал символ веры, не утверждал догматику. Он, даже отрицая разум, говорил о том, что считает истинным - не больше, но и не меньше. Шестовский иррационализм не имел ничего общего с безумием, ни с обычным, ни со "священным". В нем бесспорно была единственно возможная, универсальная логика человеческой мысли. Экзистенциальная философия, утверждал Шестов, начинается с трагедии, но это не исключает, а напротив предполагает напряженность мысли. Эта философия исходит из предположения (или надежды, если говорить более "экзистенциальным" языком), что "неизвестное ничего общего с известным иметь не может, что даже известное не так уж известно, как это принято думать..." .
1 Шестов Л. Собр. соч. СПб., Т.4. С. 23.
Представление о единой истории, о раз и навсегда случающихся событиях восторжествовало, по Шестову, в европейской мысли. Для него же единственный смысл истории заключался в том, что она может иметь "сослагательное наклонение". Идея веры-свободы появлялась в творчестве Шестова как единственно возможный "положительный" ответ на вопрос о смысле человеческого существования. Он не мог рационально доказать, что "бывшее станет не бывшим", что не будет убит Сократ, что иной окажется судьба Ницше и Кьеркегора, всех тех, чей жизненный удел опровергает любые попытки гармонизации мира, стремления представить его "лучшим из миров". Но в то же время Шестов не считал, что подобное невозможно: фактическая данность истории и ее "разумное" оправдание значили для него слишком мало.
Разоблачая рационализм в его претензиях на универсальность, Шестов "освобождал место вере": только Бог может (уже не в мысли, а в реальности) "исправить" историю, сделать бывшее не бывшим. То, что абсурдно с точки зрения разума, возможно для Бога, утверждал Шестов-метафизик. "Для Бога нет ничего невозможного - это самая заветная, самая глубокая, единственная, я готов сказать, мысль Кьеркегора - а вместе с тем она есть то, что коренным образом отличает экзистенциальную философию от умозрительной" . Но вера предполагает выход уже за пределы всякой философии, даже и экзистенциальной. Для Шестова экзистенциальная вера - это "вера в Абсурд", в то, что невозможное возможно и, самое главное, в то, что Бог желает этого невозможного. Надо полагать, что на этом последнем рубеже должна была остановиться не признававшая никаких пределов мысль Шестова: здесь и он мог только верить и надеяться.
2 Шестов Л. Умозрение и откровение. Париж, 1964. С. 284.

Лев Исаакович Шестов родился 31 января/13 февраля 1866 г. в Киеве, в семье богатого мануфактуриста. Обучался в Московском университете сначала на физико-математическом, затем на юридическом факультете. Диссертация, посвященная рабочему вопросу, была отвергнута цензурой.

Несколько лет Шестов жил в Киеве, где работал в деле отца, одновременно интенсивно занимаясь литературой и философией. Однако совмещать бизнес и философию оказалось нелегко. В 1895 г. Шестов тяжело заболел (нервное расстройство), а в следующем году уехал за границу для лечения. В дальнейшем коммерческое предприятие отца станет для мыслителя своего рода семейным проклятием: он неоднократно еще будет вынужден отрываться от семьи, друзей, любимой работы и мчаться в Киев, чтобы навести порядок в делах фирмы, расшатанных стареющим отцом и безалаберными младшими братьями.

В Риме Шестов женился в 1896 г. на православной русской девушке Анне Елеазаровне Березовской. Поскольку отец Шестова был ортодоксальным иудеем, мыслитель был вынужден долгие годы хранить этот брак в тайне, бульшую часть времени проводя за границей. Возможно, именно неприятие религиозной нетерпимости отца в какой-то степени послужило отправным пунктом философского адогматизма Шестова.

В 1898 г. в свет вышла первая книга Шестова «Шекспир и его критик Брандес», в которой уже были намечены проблемы, позже ставшие сквозными для творчества философа: ограниченность и недостаточность научного познания как средства «ориентировки» человека в мире; недоверие к общим идеям, системам, мировоззрениям, заслоняющим от наших глаз реальную действительность во всей ее красоте и многообразии; выдвижение на первый план конкретной человеческой жизни с ее трагизмом; неприятие «нормативной», формальной, принудительной морали, универсальных, «вечных» нравственных норм.

Вслед за этой работой появилась серия книг и статей, посвященных анализу философского содержания творчества русских писателей - Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, А.П.Чехова, Д.С.Мережковского, Ф.Сологуба. Шестов развивал и углублял темы, намеченные в первом исследовании. В это же время Шестов познакомился с известным русским меценатом Дягилевым, сотрудничал в его журнале «Мир искусства».

В 1905 г. была опубликована работа, вызвавшая самые острые споры в интеллектуальных кругах Москвы и Петербурга, самые полярные оценки (от восторга до категорического неприятия), ставшая философским манифестом Шестова - «Апофеоз беспочвенности (опыт адогматического мышления)».

Февральская революция особенного восторга у Шестова не вызвала, хотя философ всегда был противником самодержавия. В 1920 г. Лев Шестов с семьей покинул Россию и обосновался во Франции, где и жил до своей смерти. Теперь предметом его философского интереса стало творчество Парменида и Плотина, Мартина Лютера и средневековых немецких мистиков, Блёза Паскаля и Бенедикта Спинозы, Сёрена Кьёркегора и Эдмунда Гуссерля. Шестов входит в элиту западной мысли того времени: он общается с Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Максом Шелером, Мартином Хайдеггером, читает в Сорбонне лекции...

Сергей ПОЛЯКОВ
(с сокращениями)

Философ-экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год спустя - на юрид. ф-т Моск. ун-та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895-1914 живет в осн. в Швейцарии; с 1914 - в Москве, в 1918 переезжает в Киев, где читает курс древней философии при народном ун-те. В 1920 покидает Россию и обосновывается в Париже. В первый период (приблизительно до 1914) творчество Ш., к к-рому относятся довоенные труды, вошедшие в собр. соч. (1898-1912), носит отрицающий характер (филос. манифест Ш. “Апофеоз беспочвенности”, 1905); во второй период, начиная с “Sola fide” (“Только верою”), (написана в 1911-14, полностью опубликована в Париже в 1966) Ш. выступает как автор, нашедший для себя мировоззренческие устои. Ш. - провозвестник трагич. умонастроения 20 в., высту-

пивший с интерпретацией и развитием идей Ницше, а позднее и Кьеркегора - идей, вошедших в канон экзистенциализма. Как отклик на ситуацию, когда прежняя, бессознательная, дающаяся всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеч. жизни рушилась, Ш., вслед за Ницше, предвосхищает мотив, доминирующий на Западе после Первой мир. войны, развеявшей иллюзорную веру в неизбежное торжество “гуманности” и “прогресса”. Но если Ницше связывает трагич. положение человека с его собств. духовным выбором, христ. морализмом, подорвавшим витальные силы человечества, то Ш. пишет прежде всего об алогизме самой почвы человеч. существования. Ш. находится в русле размышлений, оппозиционных к традиц. рационалистич. системосозиданию, в русле философ, эссеистики, сосредоточенной на вопросах и условиях человеч. существования. Впитавший традиции рус. духовной культуры, Ш. понимает философию как выявление первооснов человеч. жизни, жизненной подлинности, как своего рода служение, а не как способ выражения самодовлеющего интеллектуализма. Ш. - представитель линии филос. прозы (Кьеркегор, Унамуно, Ницше, Розанов), сосредоточенной на экзистенциальном претворении идеи, т.е. жизни лица в исповедуемом им принципе. Писательская одаренность сочетается у него с публицистич. темпераментом, склонным к эпатирующему парадоксализму и афористич. форме выражения. Его слово, поскольку оно служит философии как “великой борьбе”, подразумевает внут. диалог с противником (ср. установку на “чужое слово”, “двуголосое слово” - подобно персонажам Достоевского в исследованиях Бахтина). Ш. выступал как защитник заброшенного в мир и порабощенного спекулятивной философией индивида. Свое творч. амплуа он раз и навсегда связал с позицией атакующего и оспаривающего. На философии Ш. лежит отблеск как ницшеанской антропологии с ее культом исключит, личности, так и философии “подпольного человека” Достоевского. От торжествующего “сверхчеловека” Ш. отказывается в пользу потерпевшего от жизни “великого страдальца”, а ницшеанский аморальный дуализм “обыкновенных” и “необыкновенных” (к-рым “все позволено”) индивидов у него заменяется эстетич. дуализмом “морали обыденности и морали трагедии” (“Достоевский и Ницше...”). Однако, поскольку трагич. прозрением шестовский герой обязан не только катастрофич. обстоятельствам - они, в конечном счете, перед лицом абсурдности бытия катастрофичны у всех людей, - но и своей глубинной восприимчивостью к истине существования, подлинностью своего страдания, то такой страдалец оказывается также личностью исключительной, необыкновенной. Метод настоящего философствования, по Ш., на этом первом этапе состоит в том, чтобы за успокоительными умственными построениями, за любой “проповедью” обнаружить подлинное жизненное переживание и реконструировать сокровенное “бессознательное” творца, ибо провозглашаемые перед миром убеждения суть лишь маски истинных, глубинных чувств, подвигнувших на создание худож. произведения. Литературно-филос. исследование Ш. нередко оказывается версией психол. разоблачительства (отождествление Достоевского с его нравственно-ущербными персонажами). В то же время особая отзывчивость на трагич. переживание одинокого индивида сохраняет за экзистенциальным анализом Ш. обаяние жизненной значительности. Ш. - не только российское, но и ориг. европ. явление:

уже на рубеже двух веков он, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, ставит те “экзистенциальные” проблемы, к-рые возникнут перед европ. мыслью лишь в 20-х гг. Ш. выражает взгляд на жизнь как на существование перед лицом “неизвестности” и “безнадежности”, а прозревание этой жизненной истины неизбежно связывается у Ш. с ситуацией катастрофы, сформулированной им в работе “Шекспир и его критик Брандес”, 1898; (ср. с пограничной ситуацией у Ясперса). В типе кабинетного ученого-систематика, препарирующего жизнь в интересах теор. завершенности, Ш. прозревает обездушенный, рациомеханич. тип человека, связанный с наступающей эпохой господства науки и техники. Здесь Ш. развивает одну из тем Достоевского и совпадает с мыслью Кьеркегора, изобличая “искусственного”, лишенного души человека. Подобно Кьеркегору, Ш. утверждает в качестве исходного пункта философствования субъекта и субъективность (в противовес объекту и объективности) с ориентацией на существование (противопоставление ориентации на мышление); в качестве истины - глубоко личностную истину с ее принципиальной необщеобязательностью и необщезначимостью; в качестве способа познания - сознательно избираемый путь трагедии и “отчаяния” (см. “Достоевский и Ницше. Философия трагедии”, 1903; “Великие кануны”, 1912).

Ш. - однодум, им владеет одна “идея-страсть” (для ее выражения историко-филос. материал служит обычно только предлогом); он требует, чтобы человек стряхнул “...с себя власть бездушных, ко всему безразличных истин...”, глухих к человеч. апелляции (“Афины и Иерусалим”, 1951). Ill- охвачен персоналистским, антисциентистским пафосом “подпольного человека”, борющегося с диктатом “законов природы и арифметики”. Однако начиная борьбу против сциентификации жизни (“жизнь заменилась познаванием”) и сознания (“Науке до души дальше, чем до звезд”), Ш. приходит к радикальному отрицанию знания как пути к жизненной истине. Он считает, что вся традиц. философия шла по пути “необходимости”: она искала “всеобщие и необходимые истины”, жаждала подчинить сознание порядку, закону и норме и тем самым найти успокоение (мотив Ницше), в то время как нет ничего более уводящего от истины, чем спокойствие и равнодушие. Философия, в частности, в требовании Спинозы “не смеяться, не плакать, а понимать” сформулировала свою полную отчужденность от проблем человеч. существования. Однако у Ш. отрицание знания как источника рабства парадоксальным образом оказывается оборотной стороной крайне рационалистич. позиции, той самой загипноти-

зированностью “всевластием” разума, к-рая обличалась Ш. Поскольку Ш. связывает господство в мире необходимости с установкой на познание, то онтология оказывается производной от гносеологии, - даже фактич. события зависимы от согласия человека признать их совершившимися.

Спасение от порабощающего разума Ш. ищет (во втором периоде своего творчества) в вере. Теперь познават. устремление человеч. рода Ш. называет грехопадением (человек вкусил плод с “древа познания добра и зла”, предпочтя жизни и свободе знание). Традиц. филос. умозрению, берущему начало в Греции и выражающему капитуляцию падшего человека перед отвлеченными истинами, Ш. противопоставляет откровение Ветхого завета; “частному мыслителю Иову” Ш. (снова подобно Кьеркегору) отдает решит, предпочтение перед греч. “симпозионом”, Кантом, Гегелем (“На весах Нова”, 1929). Бог, не связанный с идеей логоса, олицетворяющего для Ш. ненавистный ему закон, или порядок, выступает как идеал всемогущего своеволия. И вера в него (здесь Ш. идет за лютеровским “Sola fide” - “Только верою”) открывает перед человеком возможности, не считающиеся ни со строем бытия, ни с нормами нравственности, ставит его “по ту сторону добра и зла”. Здесь объявленный фидеизм грозит превратиться в волюнтаризм и веру в абсурд. С др. стороны, абсурд оказывается таковым только перед неправомочным судом разума, потому что для Ш., к-рому близок иудейский религ. опыт, Бог - положит, животворческая сила, благодатный источник жизни. Ш. выступает как своеобр. религ. философ жизни, понятой как чудо (сверхъестественное) и требующей к себе доверия (этим Ш. существенно отличается от “канонич.” экзистенциалистов с их “бунтом” против жизни). Так Ш. балансирует между принятием бытия (к-рое как созданное Богом “зело добро”) и экзистенциалистским отрицанием смысловых основ мира, рассматриваемых как рез-т гносеологич. грехопадения.

Налицо - смена вех, переход от культа беспочвенности бытия и человеч. сиротства в мире к обнаружению в нем высшей силы в виде старого “живого Бога Авраама, Исаака и Иакова”, однако принципиально неосмысляемого и противопоставляемого разуму. В этом русле развивается творчество Ш. на втором и последнем этапе, сохраняя прежнюю, характерную для всякой идейной мономании воинственность. Большой скачок в мировоззрении Ш. - выход из безнадежности к вере, на пути к к-рой “философия трагедии” если и не отменяется, то становится лишь этапом, помогающим обрести истину, - не только не смягчает его взглядов на роль разума в человеч. существовании, но превращает борьбу с рационализмом в тотальную войну и предмет исключит, сосредоточенности. Если до сих пор мышление в глазах Ш. было виновно в сокрытии и затемнении истины личного существования, то теперь оно оказывается причиной трагедии истор. человечества.

Идейно-творч. путь Ш. ведет от атеистич. бунта против “абсурдного” мироустройства к пафосу веры в лютеровской формулировке “Sola Fide” и ветхозаветному Богу. Однако Бог, не связанный с идеей Логоса, разума, становится (хотя и невысказанно) символом всемогущего своеволия, что открывает перед человеком возможности, не считающиеся со строем бытия и, в сущности, оставляют его, как и на первом безрелигиозном этапе, “по ту сторону добра и зла”. Объявленный фидеизм оказывается, т.о., все той же верой в абсурд.

Соч.: Соч.: В 2-х Т. М., 1993; Соч. М., 1995; Sola fide. - Только верою. Париж, 1966; Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат. мышления. Л., 1991; Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

Лит.: Федотов Г. Рец.: Л. Шестов. На весах Иова // Числа. 1930. № 1/2; Бердяев Н. Лев Шестов и Кирке -гард//Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Париж, 1989; Он же. Осн. идея философии Льва Шестова (Там же); Булгаков С.Н. Нек-рые черты религ. мировоззрения Л.И. Шестова //Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт., Т. 1. М., 1993; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников. Т. 1-2. Париж, 1983; Гальцева Р.А. Иск к разуму как дело спасения индивида: Гносеологич. утопизм Л. Шестова // Гальцева Р.А. Очерки рус. утопич. мысли XX в. М., 1992; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Umbach R. Die Crundprobleme Leo Schestows. Munch. 1952; Fondane B. Rencontres avec Leon Chestov. P., 1967; Baranov N., Bibliographie des oeuvres de Leon Chestov. P., 1975; Idem. Bibliographie des etudes sur Leon Chestov. P., 1978; Лев Шестов: Библиогр. /Сост. Н. Баранова-Шестова. Т. 1-2. Париж, 1975-1978.

ШЕСТОВ Лев Исаакович - (наст. фамилия Шварцман; 1866 1938) рус. релит, философ и публицист. С 1920 в эмиграции. Ш. критикует рационализм в философии, этике и даже теологии. Наука и разум, полезные в обыденной жизни, исследуют, по его мнению, только общее, менее всего… … Атеистический словарь

Л. И. Шестов, 1927 Лев Исаакович Шестов (урожд. Иегуда Лейб (Лев Исаакович) Шварцман) (31 января (13 февраля) 1866, Киев 19 ноября 1938, Париж) русский философ экзистенциалист. Биография Родился 31 января (13 февраля) 1866 г. в Киеве, в семье… … Википедия

- (Лев Исаакович Шварцман, 1866 1938) философ экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год спустя на юрид. ф т Моск. ун та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895 1914 живет в осн … Энциклопедия культурологии

- (наст. имя и фам. Лев Исаакович Шварцман) (1866 1938) российский философ и писатель. С 1895 преимущественно жил за границей (в Швейцарии и Франции). В своей философии, насыщенной пародоксами и афоризмами, Шестов восставал против диктата разума… … Большой Энциклопедический словарь

Шестов, Лев - ШЕСТОВ Лев (настоящее имя и фамилия Лев Исаакович Шварцман) (1866 1938), российский философ и писатель. С 1895 преимущественно жил за границей (в Швейцарии и Франции). В своей философии, насыщенной парадоксами и афоризмами, Шестов восстал против… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

- (псевдоним Льва Исааковича Шварцмана; род. 1866) философствующий литератор и критик. В философских взглядах Ш., излагавшихся им в ряде литературно критических работ ("Шекспир и его критик Брандес", "Достоевский и Ницше",… … Большая биографическая энциклопедия

- (псевд.; наст. имя и фам. ‒ Лев Исаакович Шварцман) , русский философ экзистенциалист и литератор. Окончил юридический факультет Киевского университета (1889). В 1895‒1914 жил преимущественно в… … Большая советская энциклопедия