Фёдор Берг. Берг аксель иванович

БЕРГ (Berg) Федор Федорович (Фридрих Вильгельм Ремберт) фон (15 мая 1794, мыза Шлосс-Загниц Валкского у. Лифляндской губ. - 6 января 1874, Санкт-Петербург), военный и государственный деятель, путешественник, геодезист, генерал-фельдмаршал (1866), генерал-адъютант (1831), почетный член Петербургской АН (1844), граф (1856). Из дворян (см. ). Из лифляндских дворян. Происходил из прибалтийского дворянского рода Берг фон Бергсгоф, отец - статский советник Ф. Г. Берг (1763-1811). Учился в Дерптском университете, но в 1812 г., находясь на старших курсах, добровольно вступил юнкером в армию (сначала в Калужский, затем перешел в Либавский пехотный полк), отличился в боях против французов под Ригой при Даленкирхене (произведен в подпоручики) и при переправе через Вислу. За отличие в боях также получил чин поручика и, как грамотный и толковый офицер, был переведен в свиту по квартирмейстерской части. Участник Заграничных походов русской армии 1813-1814 гг. Состоял при партизанских отрядах генерал-адъютанта П. В. Голенищева-Кутузова и генерал-майора Ф. К. Тетенборна, действовавших в Северной Пруссии, участвовал в «битве народов» под Лейпцигом . Выполнил ряд военно-дипломатических поручений командования за границей. Участвовал в сражениях при Лейпциге, Бриенн-ле-Шато, Ножаном, Арси-сюр-Об, Фер-Шампенуазом, Парижем, был произведен в чин штабс-капитана и с этим чином переведен в гвардейский генеральный штаб (1814). После 1815 г. совершил путешествие по Швейцарии, Италии и Балканам, выполнял тайное наблюдение за движением карбонариев в Неаполе. С 1820 г. Берг, перейдя на гражданскую службу с чином коллежского советника, находился в русских посольствах в Мюнхене, Риме, Неаполе. Составил военно-статистическое описание Турции. В 1822, 1823 и 1825 гг. возглавлял военные экспедиции в Среднюю Азию (с целью обеспечения безопасности караванной торговли с Дальним Востоком), собрал материал для военно-топографического описания и составления карты района между Каспийским и Аральским морями. С 1826 г. служил советником посольства в Стамбуле. В 1828 г., когда вспыхнула очередная русско-турецкая война, вновь вернулся на военную службу и участвовал в боевых действиях против турок на должности генерал-квартирмейстера 2-й армии, действовавшей на Дунае, командовал войсками, прикрывавшими осадные работы при турецкой крепости Силистрия (май-июнь 1828). Под руководством Берга выполнена съемка территории северо-восточной части Болгарии и Балканских гор, Румынии и берегов р. Камчик. Участвовал в подавлении польского восстания 1830-1831 гг., отличился в сражениях при Нуре и Остроленке, а особенно при штурме варшавского предместья Воли дважды направлялся парламентером к командованию польских войск и склонил их к сдаче. Затем генерал-квартирмейстер действующей армии в Царстве Польском. С 1831 г. - генерал-адъютант. В 1843 г. он получил чин генерала от инфантерии и был назначен генерал-квартирмейстером Главного Штаба. С 1845 г. руководил работами по составлению 3-верстной военно-топографической карты России и изданию военно-статистических описаний губерний; при нем положено начало применению в топографических работах фотографии. Член-учредитель Русского географического общества (1845). Во время Венгерского похода 1849 г. состоял при австрийском императоре, выполняя роль посредника между австрийским и российским командованием. Получил графское достоинство австрийской империи в 1849 г. Был заподозрен в интригах против главнокомандующего генерал-фельдмаршала И. Ф. Паскевича и подвергся опале. Член Государственного совета (1852). С началом Крымской войны 1853-1856 гг. командовал войсками в Эстляндской губ., занимался устройством оборонительных сооружений на Балтийском побережье. В 1854-1861 гг. генерал-губернатор и командующий войсками в Финляндии с чрезвычайными полномочиями, выступал против восстановления там конституционного правления. За заслуги по управлению этим краем в 1856 г. был возведен в графское достоинство великого княжества Финляндии. С марта 1863 г. помощник, с мая того же года наместник и главнокомандующий войсками в Царстве Польском (до 1866), руководил подавлением Польского восстания 1863-1864 гг. Прибыв в Варшаву в самый разгар мятежа, Берг в течение 1863-1864 гг. взял в свои руки подавление революционного движения и, будучи администратором старого закала николаевской эпохи, предпринял суровые меры для успокоения края. 7(19) сентября 1863 г. на его экипаж повстанцы бросили 5 гранат. Сам Берг не пострадал, но после покушения еще более ужесточил репрессивную политику, обусловленную военным положением (применение военно-полевых судов, введение публичной смертной казни, контрибуции, особенно с католического духовенства, круговая порука и т.д.), в то же время прекратил практику выселения деревень. В 1865 г. он получил чин генерал-фельдмаршала, а в 1866 г. покинул пост наместника и стал состоять членом Государственного совета, кроме того, являлся почетным членом Николаевской академии Генерального штаба, шефом четырех полков. Похоронен в имении Картенгоф в Лифляндской губ. Награжден орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Владимира 1-й, 2-й, 3-й и 4-й степеней, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Анны 1-й, 2-й, 3-й и 4-й степеней, Св. Георгия 3-й степени, золотым оружием, иностранными орденами.

Российский дипломат, географ и военноначальник; граф Великого княжества Финляндского.

Родился в 1793 году в местечке Шлосс-Загниц, лифляндской губернии. Умер в Санкт-Петербурге, 6 января 1874 года; похоронен в имении Катенгоф, Лифляндской губернии. Берг принадлежал к небогатому Лифляндскому дворянскому роду.

Первоначально Берг не собирался делать военную карьеру и поступил в Дерптский университет. После начала Отечественной Войны 1812 года девятнадцатилетний Берг записывается добровольцем в русскую армию. Его определяют юнкером в Либавский пехотный полк, входивший в состав Рижского корпуса, оборонявшего северо-западные пределы Российской империи. Благодаря своему образованию Берг вскоре был прикомандирован к квартирмейстерской части.

Берг отличился не раз в строю и участвовал в нескольких сражениях. В бое при Даненкирхен, находясь в отряде генерал-лейтенанта Левиза, Берг выдвинулся, совершив смелый переход с войском в брод через Вислу. Командированный с донесением об этом деле к императору Александру I, Берг лично от него получил чин поручика и в то же время был переведён в штаб (свиту Российского императора). При переходе русских войск через границу, Берг находился в партизанских отрядах Гистенборна и Кутузова, действовавших в северной Пруссии, участвовал в занятии Кенигсберга и Берлина. При этом он выполнял также трудные дипломатические поручения: из Кенигсберга был послан на остров Гельголанд для закупки у англичан 10000 ружей для города Гамбурга; затем был командирован в Копенгаген для переговоров о союзе. Берг принимал участие также в походах 1813 и 1814 годов, сражался под Лейпцигом и во время преследования Наполеона дошёл до Рейна.

В 1814 году Берг был переведён в штаб и выполнял различные дипломатические поручения в Швейцарии, Италии и на Балканах. В 1820 году Берг временно покинул военную службу и в чине коллежского советника перешёл на гражданскую службу и служил при посольствах в Мюнхене, Риме и Неаполе; дослужился до чина действительного статского советника и получил придворное звание камергера.

Военно-статическое описание Турции, составленное Бергом, обратило внимание императора России, и в 1822 году Берг получил ответственное задание. В то время Закаспийский край был ещё чрезвычайно мало обследован, среди туземного населения киргиз-кайсацкой степи появились многочисленные разбойные шайки, наносившие ущерб российской торговле в Азии; караванное сообщение со странами Востока было почти полностью прервано. Бергу было поручено собрать более подробные и точные сведения о Закаспийском крае и содействовать упорядочению дел в крае. С этой целью он совершил две экспедиции в степь, в 1823 и 1825 годах. Экспедиции эти, помимо многих отдельных сведений экономического и географического характера, доставили довольно ценный научный материал: было составлено военно-топографическое описание пространства между Каспийским и Аральским морями (Устюрт) и от Астрахани до Гурьева, впервые было произведено барометрическое определение высоты Аральского моря.

С 1826 года Берг служил в посольстве в Константинополе и продолжал там свои занятия по топографии.

После начала войны 1828–1829 годов Берг вернулся на военную службу и был назначен генерал-квартирмейстером второй армии. Благодаря своим знаниям Берг, содействовал переходу русских войск через Дунай у Сатунова, принимал участие в осаде Силистрии, вместе с Горчаковым вёл переговоры о сдаче этого города и участвовал во взятии Андрианополя. Топографические работы Берга не прерывались во время войны и в 1828-1829 годах - он произвёл съёмку Болгарии. Узнав о вспыхнувшем в Польше в 1831 году восстании, Берг попросил перевести его в действующую армию, где он отличился в сражениях при Нуре и Остроленке и взял штурмом часть варшавского предместья Воли. Кроме того он склонил к сдаче города Варшавы польских военачальников Круковецкого и Малаховского. В 1843 году Берг был произведён в чин генерала от инфантерии и назначен генерал-квартирмейстером Главного штаба. Главным штабом Берг управлял 20 лет.

Заслуги Берга во время его управления штабом и в деле топографии и геодезии несомненны. По его предложению в 1849 году был образован комитет (под его председательством) для улучшения тригонометрических работ. Этим комитетом было постановлено принять для вычисления сети карт способ Гаусса, а для топографических съёмок – Мюфлинга. Также 200-саженный масштаб был заменён верстовым, это ускорило работу по составлению трёхвёрстной карты России. Берг также ходатайствовал о снятии секретности с государственных топографических карт, что и было сделано в 1857 году. При нём было начато использование фотографий в топографических работах, что было развито его приемником Ливене. Помощником Берга и директором топографического депо был П. А. Тучков (позднее генерал-губернатор Москвы).

Берг был также членом-учредителем Географического общества, а с 1870 года - почётным членом этого общества. С 1848 года по 1849 год Берг был послан с дипломатическим поручением ко дворам Пруссии и Австрии относительно польских дел, а также ему пришлось играть роль посредника между русским главнокомандующим графом Паскевичем и австрийским генералом Гейсенау. В начале Восточной войны, после нарушения союза с морскими державами в 1853 году, Берг был назначен командующим войсками в Эстляндию, а потом в Финляндию, (а вскоре финляндским генерал-губернатором). В первой он укрепил Ревель, что спасло его от английского адмирала Непира; во второй защитил Свеаборг от Дундаса. За эти заслуги Берг был возведён в графское достоинство Великого княжества Финляндского. В 1863 году был назначен наместником Царства Польского. Отзывы об этом его правлении весьма разноречивы. Берг прибыл в Царство Польское, когда мятеж уже распространился (см. Польское восстание 1863 года). Первые его мероприятия не отличались строгостью и были продолжением предыдущей политики. Репрессивные меры были приняты, после покушения на него 19 сентября 1863 года. В ответ был разрушен дворец Замойских, из которого в него метали бомбу. Также было уничтожено фортепьяно Шопена (русские солдаты скинули его из окна). Польский поэт Циприан Камиль Норвид написал об этом стихотворение «Fortepian Szopena» («Рояль Шопена»). В Царстве Польском было введено военное положение и строгий надзор над полицией и администрацией, жители были обложены контрибуцией. После подавления восстания Берг уделил внимание развитию промышленности и сети железных дорог. В 1864 году было принято решение о создании комиссии, которая должна будет пересмотреть законы в Царстве Польском, Милютин предложил создать комиссию из русских юристов, тогда как Берг пытался ввести в неё польских юристов. Милютин взял вверх. Положение, занятое Бергом, когда он подвергался критике со стороны противоположных партий мнений по польскому вопросу, создавало неустойчивость его политике.

В 1865 году Берг получил звание генерал-фельдмаршала.

В 1866 году оставил пост наместника Царства Польского и состоял с тех пор членом Государственного Совета.

Кроме того, Берг был почётным членом Николаевской академии генерального штаба и шефом полков: Лейб-гвардейского Литовского, Астраханского гренадерского, Новоингермандланского и Прусского пехотного № 52.

Филипп Ш. Берг (Philip S. Berg) родился в 20х годах 20 века в Нью-Йорке.

Берг - глава и директор международного Центра по изучению Каббалы. Он дипломированный раввин, доктор сравнительной теологии. Во время пребывания в Израиле в 1962 Берг встретил своего будущего наставника в Каббале Йегуду Брандвайна - тогдашнего главу Центра по изучению Каббалы. После их встречи Центр начинает расширяться. В 1965 году открывается филиал в США, главной целью которого было издание и распространение публикаций Центра.

Берг успешно занимается исследовательской работой в области Каббалы. Центром изданы его книги на такие темы, как Сотворение мира, космическое сознание, энергия, миф о непреодолимости барьера скорости света.

После смерти Брандвайна в 1969 году, пост главы Центра переходит к Бергу. Публикации Центра расширяются с переводом книг по основам Каббалы на другие языки. В 1971 году Берг с женой Карен эмигрируют в Израиль, где открывают двери Центра перед широкой публикой, перед каждым, кто ищет и хочет познать свою истинную сущность.

В 1981 году супруги Берг возвращаются в США.

Из-за болезни, в 2004 году, часть руководства Центра изучения Каббалы перешла к ученикам Филиппа Берга, в том числе и к его сыновьям Йегуде и Михаэлю.

Книги (3)

Введение в каббалу

В простой и доступной форме доктор Берг «демистифицирует» Каббалу и проливает свет на суть природы человека и его место в мире.

Сборник состоит из 3-х книг:

Введение в каббалу
Перевоплощение душ
Межзвёздные связи

Перевоплощение душ

В книге сопоставлены мировоззрение Каббалы и традиционный подход иудаизма к вопросу о перевоплощении душ. Автор считает, что борьба между этими течениями и взаимопонимание, которое должно прийти в результате этой борьбы - самая главная цель, стоящая перед еврейской мыслью данного поколения.

Обе религии виноваты в том, что у них исчезает духовное начало. В отсутствие духовности, люди, как никогда жаждущие духовного света, обращаются к другим источникам и в них ищут объяснения сути и цели своей жизни, жизни своей семьи и всего человечества. Но и эти источники тоже лишены истинных и исчерпывающих знаний.

Чудеса, тайны и молитва

Когда в определенный день рождается человек, астролог-каббалист получает в свои руки легко читаемую схему психического склада новорожденного. Более того, наряду с этой схемой приходит и знание того, каким образом данный индивидуум сможет изменить свою врожденную программу, создать другую и тем самым вырваться из цепей предопределенности.

Именно своей трактовкой свободы воли данная книга отличается от всех прочих книг по астрологии. Карта рождений не обязательно должна выйти на курс коллизии со свободной волей. Человек, расслабляющийся прежде, чем он достигнет своего предела - несчастный неудачник. Тому, кто исследует свои возможности до предела, сопутствует успех. Цель этой книги -дать «программное обеспечение», необходимое для укрепления чувства комфорта и благополучия в сознании человечества, так долго страдавшего от предсказуемых событий хаоса и дезорганизации.

ВОСПОМИНАНИЯ А. Ф. БЕРГ 1980 г.

С момента основания общины мы познакомились и подружились на всю жизнь с Александрой Федоровной Берг, удивительным человеком, добрым, верующим и большой молитвенницей. Мое отношение к ней всегда было почтительным. Хотя разница в возрасте была только четыре года и в общину мы вошли одновременно, но не могу объяснить, почему всегда звала ее по имени и отчеству, а она меня – Кира. Александра Федоровна сердилась на меня, что не зову ее просто Александрой, но что-то никогда не давало называть ее на «ты» и произнести имя без отчества. Мы любили друг друга, дружили, помогали и вместе молились: Юрий, Саша (я так называла ее за глаза) и я. В последние годы, когда Александра Федоровна почти перестала видеть, она продиктовала мне несколько отрывочных воспоминаний об о. Арсении и о своей жизни:

«Я происхожу из древнего дворянского рода, верой и правдой служившего своему Отечеству. В конце XVI столетия Петр I пригласил моего прапрадеда служить в Россию, и он остался здесь навсегда. Немецкое дворянство перешло в русское, император дал чины и звания. Женился прапрадед на русской, в конце концов забылись немецкие корни, и только одна фамилия напоминала о далеком прошлом.

Отец мой Федор Игнатьевич хорошо знал родословную семьи и в большую кожаную тетрадь вписывал все основные события: кто родился, когда венчался, когда умер, награды, сведения о больших приобретениях и продажах. Первая запись была сделана в 1743 г. Толстые пожелтевшие листы тетради невольно вызывали к ней уважение. Уже несколько десятилетий прошло с тех пор, как ее при моем первом аресте занесли в «протокол изъятия», и сейчас тетрадь, возможно, лежит в архиве КГБ или НКВД, а может быть, и уничтожена. Прошла реабилитация, и я попросила «органы» возвратить мне тетрадь. Ответ был расплывчатым и странным: тетрадь признавалась исторической ценностью, имеющей государственное значение, была передана на хранение в архивы Госфонда. Запросила, куда передали, но ответа не получила.

Вспоминаются рассказы моего отца. Маленькой девочкой сажал он меня к себе на колени, приходили сестры Надя и Вера, и он говорил: «Пойду в страну забвения и сказок, возьму оттуда что-нибудь интересное и поведу рассказ». Некоторое время папа молчал, видимо собираясь с мыслями, начинал повествование, и мы, сидящие вокруг него, погружались в мир волшебных русских сказок, переосмысленных отцом с обязательным введением в них христианских поступков и понятий. Стала старше, папа читал апокрифические сказания или брал толстую кожаную тетрадь с твердыми желтыми страницами и говорил о предках, совершавших героические поступки, вспоминал родословную семьи Берг или читал короткие рассказы ряда писателей. Особенно осталась в памяти повесть Гаршина «Сигнал».

Маленькой девочкой я просила папу отвести меня в «страну забвения», он улыбался и говорил: «И у тебя будет своя «страна забвения». Став старше, я поняла, что это за страна. Сейчас мне 82 года, и моя «страна забвения» – прошлое – огромна, но постараюсь говорить только о добром и хорошем, озаренном верой, духовным руководством о. Арсения, и о том, что показало великую милость Господа ко мне, много грешившей в жизни. Воспоминания буду говорить так, как это позволяет моя стариковская память. Ты, Кира, знаешь, что в моем возрасте прошлое проявляется отдельными пятнами, возможно, в зависимости от настроения, самочувствия и даже от хорошей или плохой погоды. Сейчас я почти слепая и сидя в кресле или лежа, просматривая прошедшее и совершенное мной ранее, оцениваю многое совершенно по-другому. Вижу свои ошибки, совершенные несправедливости, обиды, нанесенные людям, множество совершенных грехов, малую устремленность к Богу, но исправить уже ничего не могу, все осталось в прошлом, и единственный путь – это молитва ко Господу и постоянное покаяние на исповеди, испрашивание прощения за когда-то содеянное. Ох, как тяжело вспоминать сделанное мной греховное и плохое.

Родилась в 1898 г., в 14 лет все окружающие уже считали меня красавицей, а в 16 лет, сознавая свое «достоинство», многим молодым людям бездумно кружила голову, искушала людей много, некоторые мужья обещали мне бросить свои семьи, умоляя выйти за них замуж. Вспоминаю прошедшее, и мне, старухе, стыдно и страшно. Кружила головы многим, но сама оставалась девушкой-недотрогой. Ты должна, Кира, знать, что почти всегда красота женщины, да еще «ослепительная красота» – большое несчастье для женщины, ее тяжелый жизненный крест. Отец сердился на меня, разговаривал, убеждал, но мама даже несколько гордилась, что дочь – красавица, тем более что две мои сестры не были, мягко говоря, красивы.

Мама и папа были глубоко верующими людьми, но все их мировоззрение являлось отражением окружающего общества, были они умны, образованны, интеллигентны. Семья наша ходила в церковь, конечно, исповедовались, причащались два раза в год. Церковные службы, несмотря на мою взбалмошность, я понимала и любила. Однажды исповедовал не обычный священник о. Иоанн, а неизвестный мне старичок о. Феодосии. Я подошла, сказала несколько фраз о грехах и ожидала отпущения, но батюшка заговорил со мной, словно знал мою жизнь, говорил спокойно, ласково, вспоминая заповеди Господни, разъясняя их и поучая меня, как надо жить, молиться, готовиться к исповеди. Говорил со мной о. Феодосии долго, церковная служба шла своим чередом – отец Феодосии в этот день был помогающим иереем, и в конце нашей беседы сказал, что я не готова к исповеди, посоветовал просмотреть свою жизнь и придти через месяц.

Отец мой был возмущен отказом мне в исповеди и причастии, подошел к о. Феодосию, стал что-то горячо ему говорить и минут через двадцать вышел с сосредоточенным лицом, грустный и пристыженный. Подойдя ко мне, папа сказал: «Отец Феодосии прав, ты недостойна исповеди, а я и мать плохо воспитали тебя, придешь на исповедь через месяц, одумайся».

Я очень обиделась на сказанные о. Феодосием и отцом слова, но задумалась. Через месяц вторично пошла на исповедь, предварительно тщательно продумав, в чем буду каяться. Говорила довольно долго, о. Феодосии внимательно слушал, не перебивая, и когда я закончила, сказал: «Слушал Вас, и у меня все время было ощущение, что отвечаете затверженный урок, помните, в школе было слово «зубрежка», отвечаете слово в слово, а внутреннего понятия изучаемого предмета нет. Подготовились к исповеди формально, нет в ней души, христианского понимания греха, желания больше его не совершать, готовились, вероятно, по вредной брошюрке Добровольского «Вопросы и ответы на исповеди». «Да, – ответила я, – готовилась по ней». Отец Феодосии долго стоял у аналоя, молчал, губы его чуть-чуть двигались, вероятно молился. «Стою и думаю, могу ли отпустить грехи, допустить к причастию? Странно скажу: красивы Вы, и красота эта губит Вас. Забудьте про нее, она Господом дана, а не Вашими заслугами и трудами. Пройдут годы, и морщинами покроется лицо, станете незрячей и ощутите пустоту прожитой жизни. Если в душе будет жить вера в Господа, Пресвятую Богородицу, Церковь, то до конца жизни Вашей сохраните красоту духовную, немеркнущую и нестареющую, и вспомните меня, недостойного иерея Феодосия, добрым словом, и помянете в молитве. Не по жестокосердия своему, а для пользы Вашей скажу: идите домой и приходите в следующее воскресение на исповедь, и верю, не обидитесь и обязательно придете, а брошюру Добровольского сожгите».

Семья наша дружила с матерью о. Арсения, в детстве мы с ним играли, Мария Александровна часто ходила с сыном в музеи, театры и брала также меня. Я знала, что Мария Александровна – глубоко верующий человек, пришла и рассказала, что священник трижды отказал мне в исповеди. Внимательно выслушав, она сказала: «Саша! Отец Феодосий прав, исповедь человека – это исход души его к Богу во всей открытости, без утаенности, с желанием не совершать плохих поступков. Не обижайся, Саша, но ты живешь в любви и очаровании своей красотой, которая дана тебе не для смущения людей. Осмысли свою исповедь душой, посмотри на свои поступки как бы со стороны, и тогда примет о. Феодосии твое покаяние». Много очень нужного и важного рассказала мне в этот вечер Мария Александровна. Через неделю в воскресенье о. Феодосии исповедовал, и после причастия первый раз в жизни чувство необыкновенной радости переполняло меня, радости не житейской, а внутренней, духовной.

Я уже говорила, что наша семья дружила с семьей Марии Александровны. Отец Арсений, тогда Петя, дружил и играл со мной, и временами Мария Александровна водила нас, детей, на выставки, в музеи, театры, и мои папа и мама всегда охотно отпускали меня в эти походы. Три года подряд мы жили рядом на даче, и я очень дружила с Петей, хотя он был старше меня на три с половиной года. Сколько мне помнится, он всегда увлекался русской стариной, собирал книги по иконописи, о русских монастырях, иконах, московских старинных церквях, интересовался архитектурой, делал бесконечное количество выписок из книг и читал, читал.

Когда жили на даче, Мария Александровна собирала нас, детей, и совершала дальние прогулки по окрестным лесам. Звала Петра, но он постоянно пытался сослаться на то, что ему необходимо закончить какие-то записи, но потом шел с нами и восторгался красотой здешних мест. Природу он любил, понимал и говорил: «Господи, как все разумно и удивительно создано».

Учился всегда блестяще, досрочно окончил с золотой медалью классическую гимназию. Поступил в университет и тоже досрочно окончил его. Несколько месяцев проболел эндокардитом с высокой температурой, опубликовал в серьезных научных журналах несколько больших статей, в которых полностью отвергал «западный» взгляд на русское архитектурное и иконописное искусство, утверждая самобытность его происхождения и чисто национальные отечественные корни…

В конце 1916 г. произошел духовный перелом, он стал меньше заниматься искусством, полностью погрузился в изучение православия. Московские церкви стали местом постоянного его местопребывания, он искал духовника, отвечающего его внутреннему миру. Один из хорошо известных московских священников посоветовал ему поехать в Оптину пустынь, тогда говорили – «к старцам». Уехал и два года прожил в Оптиной пустыни под руководством о. Анатолия и о. Нектария. В 1919 г. приехал по благословению старцев в Москву уже иеромонахом. Мария Александровна, его мать, восприняла это событие двояко. Была она человеком глубокой веры и поэтому радовалась, что сын – иеромонах, но в глубине души было и желание видеть сына женатым, видеть его жену и своих внуков. Думаю, радость ее была бы больше, если бы о. Арсений стал женатым священником – о. Петром, с той же глубиной веры, что приобрел в Оптиной пустыни. Эта горечь долго жила в Марии Александровне, не знаю, говорила она об этом сыну или нет. К концу 1919 г. Мария Александровна осознала, что для о. Арсения выбранный им путь был единственно правильным.

Я все годы дружила с Марией Александровной и любила ее не меньше своей мамы; если говорить откровенно, то в духовном отношении она оказала на меня большее влияние, и многому я училась у нее, возрастная разница была между нами в тридцать лет.

Жизнь о. Арсения прошла перед моими глазами, только два года, проведенных в Оптиной пустыни, девять лет ссылки и восемнадцать лет лагеря разъединяли нас, но в ссылку к нему я ездила не один раз.

На всю жизнь запомнилась поездка зимой. Доехала до Вологды, а от Вологды надо было нанять возчика, что я и сделала. Ехали долго, наступила ночь, вдруг возчик остановил лошадь, выбросил мою поклажу и сказал: «До твоей деревни восемь верст осталось, вон видишь пристань, до утра переждешь, а потом пехом дойдешь». Я ему говорю: «Ночь, поклажа тяжелая, не дойду». Тронул лошадь и уехал. Мороз двадцать градусов, пронизывающий ветер, смотрю – баржа на берегу косо стоит, пошла к ней, вещи постепенно подтаскиваю, один мешок за другим, решила от ветра укрыться. Забралась по лесенке на баржу, смотрю, написано: «Касса». Вошла, и в лицо ударил запах махорки, кто-то сказал: «Мужики, глядите! Баба пришла от ветра прятаться». Я похолодела, в промерзшей кассе находилось трое мужчин, поняла по голосам. Стало страшно: кто они? Защитить может только Господь, начала молиться, прошу помощи у Матери Божией, святых, но молитва все время прерывается, мужики задают и задают вопросы, надо отвечать. «Куда идешь? Зачем? Откудова? Что везешь? Сколько лет? Баба али девка?» Вопрос за вопросом, решила говорить правду. Если до утра доживу, то увидят, куда иду и к кому. Отвечаю на все вопросы и в промежутках между ответами молюсь Пресвятой Богородице.

Расспросили, затихли, холод промозглый, но в помещении нет ветра, хотя слышится постоянный ветровой вой. Один из мужиков сказал: «Ты, девка, смотри не засни, сейчас знобко, во сне замерзнуть можно». Чуть рассвело, выбрались из баржи. Двое мужиков (шли в ту же деревню, что и я) взяли мои мешки, вскинули на плечи и понесли. Ветер стих, по дороге разговорились, попутчики оказались в возрасте под пятьдесят лет. «Небось, испугалась, когда на баржу зашла?» Откровенно ответила: «Испугалась». – «Скажу тебе, девка, в наших краях теперча одна не ходи, ограбят, испоганят. Лагерей у нас здесь много, жулье на дорогах, в лесах, деревнях озоруют, грабят, тебе повезло, что нас встретила». Донесли мои мешки до дома, где жил о. Арсений. Поблагодарила мужиков, вышла хозяйка дома, за ней наш батюшка, бросились друг к другу. «Всю ночь о тебе молился, на барже ночевала?» Повернулся к хозяйке, сказал: «Екатерина Николаевна! Возьмите и расходуйте», – показав на мои мешки. Больше одна к о. Арсению не ездила, боялась».

Мы вспоминали, как дважды сопровождали о. Арсения к владыке Афанасию (Сахарову) в Петушки. Были эти встречи в 1960 г. или в начале 1961 г. Встречи эти были трогательными. Присутствовали при совместном служении. Владыка и о. Арсений были когда-то одного мнения о поминовении митрополита Сергия, но с момента поставления на патриаршество Патриарха Алексия этот вопрос был снят, и теперь иногда Владыка служил в церкви, кажется, даже во Владимире.

Было видно, что владыка Афанасий и о. Арсений дружили и хорошо знали друг друга. Не один раз хотела спросить об этом, но подходящего случая не было. Удивительно было то, что лагеря надолго вырывали их из обычной жизни, и поэтому возникал вопрос: где и когда они встречались? Александра Федоровна этого не знала.

Последние годы она жила у нас. Дети ее работали, внуки были взрослыми, учились. Днем все расходились, и ослепшей Александре Федоровне оставаться одной было нельзя. Юрий работал, а я «сидела на пенсии» дома, поэтому присутствие ее только радовало нас. Дети и внуки Александры Федоровны не забывали ее, часто приходили к нам и заботились о ней.

Александра Федоровна, – человек одаренный, с огромными знаниями, которые называют энциклопедическими, – обладала обширными знаниями творений святых отцов, патристики, устава церковной службы и разбиралась во многих других духовных вопросах. Знания свои охотно передавала людям, желавшим принять священный сан, иногда приходили и учащиеся Духовной Академии или Семинарии, которых направлял один из знакомых иереев.

Однажды Александра Федоровна вспоминала, как мама о. Арсения воспитывала его в детстве, об этом подробно рассказывал он и сам (в воспоминании «Отец Олег»). Я сказала ей об этом, но Александре Федоровне очень хотелось, чтобы я записала рассказанное ею:

«Мария Александровна считала, что вера должна быть заложена в ребенке матерью с самых первых дней жизни, а до рождения необходимо постоянно молиться Богу, ибо, как говорила она, молитва проникает в ребенка еще во чреве матери, а молясь вслух над колыбелькой ребенка, тем более оказываешь духовное воздействие на его душу.

Когда ребенок рождается, ты принимаешь на себя ответственность не только за его телесное здоровье, но и за его душу. Можно вырастить физически здорового человека, но с изуродованной душой. Этот человек, став взрослым, погибнет, станет лжецом, преступником, но если мать раскрыла в ребенке образ Божий, то, будучи даже не совсем здоровым, он будет духовно богатым человеком и найдет себе дорогу в жизни. «Я, – говорила она, – относилась к Пете и как к сыну по плоти, и как к творению Божию и считала себя ответственной перед Ним, ибо Господь вручил мне на воспитание человека. Я всегда была против механического заучивания детьми молитв, необходимо тщательно и внимательно все объяснить, показать соответствующие изображения, картинки, доступные детскому пониманию, и тогда молитва станет ребенку понятной. Огромное значение для воспитания ребенка имеют сказки. Большинство родителей начинают рассказывать о бабе-яге, о лешем, о русалках, об Иване-дурачке или читать сказки братьев Гримм, но не это надо, чтобы в душе ребенка заложить основы веры. Постоянно читайте краткие рассказы о детстве Иисуса Христа, Божией Матери, святых, легенды шведской писательницы Сельмы Лагерлеф об Иисусе Христе, пересказывайте в сокращенной форме жития святых: Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Николая Чудотворца и даже апокрифические повести Лескова, хотя в них иногда проскальзывает легкая дымка толстовства, которым Лесков увлекался.

Конечно, рассказывайте и русские сказки, осмысленно исключая при рассказе то, что сочтете ненужным. Когда ребенок сам начнет читать, то, естественно, прочтет и то, что вы не рассказывали, но уже будет иметь в своей душе фундамент веры и сможет отбросить плохое». Вот взгляд Марии Александровны на приобщение с детских лет ребенка к вере.

Когда Мария Александровна водила Петю и меня в театр, то выбирала такие постановки, которые только положительно влияли на нас, детей. Неизгладимое впечатление оставило у меня посещение детского спектакля «Синяя птица» в Московском Художественном театре. Мое детское воображение было потрясено до основания, и несколько дней я ходила под впечатлением увиденного. Пес, Кот, Сахар, Вода, Квашня с хлебом, Тиль и Метиль, Смерть с огромной косой в руках стояли перед глазами днем и ночью, но больше всего поразило меня путешествие в мир теней. Огромные белые колонны поднимались ввысь (будучи достаточно взрослой, я поняла, что это был свет от прожекторов и легкий тюль, свисавший сверху, но все это создавало незабываемое впечатление), легкий, казалось, туман поднимается в воздух, и Тиль и Метиль почти теряются среди Великого Хаоса и бредут по проходу, – и даже грусть, что Синяя птица не найдена, не огорчала. Все было таинственно и прекрасно.

Помню, когда на сцене возник огромный зал мира теней, я громко спросила: «Тетя Маша, это рай?» Возбужденные пришли домой, всю дорогу задавали вопросы: «Почему? Что это?» Мария Александровна – тетя Маша – отвечала: «Все расскажу дома». За столом тетя Маша сказала нам: «Дети, вы видели, что Тиль и Метиль искали счастья, искали долго, настойчиво, но не нашли его. Потому не нашли, что счастье – это вера в Бога, любовь к Нему, счастье – говорить Богу свои мысли, молиться Ему, счастье человека – в Церкви, в общей молитве к Господу, счастье – в постижении воли Господа, а Тиль и Метиль искали счастья на земле и забыли Бога. Счастье – любить друг друга и помогать людям».

Расскажу о нескольких случаях (хотя о. Арсений всегда говорил: «Случайностей нет, есть только воля Божия»), происшедших со мной в жизни, которые считаю чудесными.

На Воркуте, не знаю почему, переводили меня из одного лагпункта в другой, я умирала от цинги, истощения, усталости. После этапа, войдя в теплый барак и пройдя по проходу, упала от слабости. Очнулась на нарах, кто-то снимал с меня одежду. «Заплечный мешок («сидор»), вероятно, украдут», – мелькнула мысль, но мне было уже все равно, я умирала. Сквозь туман полубессознательности услышала разговор двух женщин: «Ты грудь и живот растирай, а я буду ноги, потом ее перевернем». Почувствовала, что руки незнакомых женщин стали растирать мое тело, силы и сознание постепенно возвращались, я пришла в себя. Света в бараке почти не было, лиц женщин различить не могла. Дали кусок хлеба, горячей воды, что-то надели на меня, закрыли одеялом, и я уснула.

Утром услышала сигнал «вставать», привычная многоэтажная брань раздавалась в бараке. Женщина, склонившись ко мне, сказала: «Тебе хоть один день отлежаться надо, а то помрешь. Пойду, поговорю со старшой (старшая по бараку; в других лагерях называли – комендант барака, в иных – староста), может, поможет». Пришла старшая, посмотрела на меня, ткнула кулаком под ребра и сказала: «Помогу, ей надо не один день, а все три дня лежать», – и ушла. Что сделала старшая, не знаю, но три дня я пролежала на нарах, и все эти дни две женщины ухаживали, лечили и неведомыми путями приносили «пайку». Видишь, выжила и сижу с тобой, а женщины эти были – Анна Александровна, колхозница из Тульской области, человек верующий и доброты необыкновенной, умная, сильная и обидеть себя не дающая. У нее было доброе круглое лицо с огромными серыми глазами и слегка курносым носом. Вторая женщина называла себя Ларисой и была «воровкой на доверии». Красивое лицо с удивительной, располагающей внешностью, интеллигентностью, добротой во взгляде. Имен у нее было около десятка и столько же фамилий, настоящее имя – Екатерина. Была воровкой, настоящей «блатной», имела кличку, могла быть отзывчивой и чрезвычайно доброй, но – и очень жестокой. В бараке пользовалась авторитетом среди «блатных», и многие боялись ее. То, что совершенно чужие «зечки» спасли и выходили меня, было подлинное Господне чудо.

Прошли годы. Шел 1939 г., я уже давно жила в Москве, кончила МГУ, работала в научном институте, постоянно возясь с белыми мышами и крысами, испытывая на них действие разных препаратов, вирусов и микробов. Вышла замуж за Вячеслава. Я была в универмаге ЦУМ на Петровке, слышу: «Здравствуйте, Александра Федоровна». Оборачиваюсь и вижу: передо мной стоит женщина с очаровательным милым лицом и одета хорошо. Смотрю, и вдруг понимаю: это – блатная Катя. Обнялись, расцеловались, хотела ее расспросить, но она сказала: «Дайте Ваш адрес». Я сказала, она сразу отошла и, не прощаясь, смешалась с покупателями. Удивилась я, пошла по этажам ЦУМа. Вечером часов в десять раздался звонок, я открыла дверь. Катя вошла, молча разделась и сказала: «Простите, не простилась – было нельзя» и, еще не входя в комнату, произнесла: «Разрешите мне пожить у вас два месяца». Не знаю, что выражало мое лицо, но сказала: «Конечно, Катя, живи», – а в душе мелькнула мысль: «Обворует».

Ты, конечно, помнишь, что детей днем я отводила к родителям мужа, вечером забирала. Прожила Катя у нас более двух месяцев, дети мои и Вячеслав души в ней не чаяли, любили ее, и никогда не была она нам в тягость. Вечерами и в выходные молились при ней, из Ярославля приезжал о. Петр и дважды служил литургию, и мы не боялись Кати. Когда мы молились, всегда вставала, но крестилась редко. При служении о. Петром литургии подошла к нему и попросила уделить ей время для разговора, который был долгим. Потом, через год, о. Петр сказал нам: «Удивительный человек ваша Катя. Удивительный, и душа у нее христианская, но трудна ее жизнь».

Катя приходила в разное время, днем, вечером или около одиннадцати часов ночи, поэтому я дала ей ключ от квартиры. Как-то утром Катя подошла ко мне и Вячеславу и попросила ее перекрестить, обняла детей, приложилась к иконе Казанской Божией Матери и, как всегда, спокойно ушла. Ты же помнишь ее, встречалась у нас, даже была на литургии, что служил о. Петр, ты тогда сказала про Катю: «Какое доброе, интеллигентное, красивое и располагающее лицо». (Я вспомнила свои слова и действительно располагающее и привлекающее лицо этой женщины). Чем занималась и куда уходила Катя, я никогда не спрашивала, – продолжала Александра Федоровна. – В тот день, когда Катя попросила ее перекрестить, я пошла отводить детей к бабушке, а потом с Вячеславом двинулись на свои работы.

Придя с детьми вечером домой, увидела стоящую посередине стола чистую чашку и под ней записку: «Дорогие мои! Спасибо за доверие, за все. Люблю вас, вспоминайте Екатерину. Катя. Р. S. Сверток – вам, он чистый» – и слово «чистый» было подчеркнуто. Рядом лежал завернутый в газету большой сверток. Развернула и ахнула – такой большой суммы денег никогда не видала. Долго молились, советовались с о. Германом, и он сказал: «Одну треть отдайте нуждающимся, остальное оставьте себе». Все в жизни промыслительно, и «чистый» дар Кати помог нам. Разве это все не великое чудо Господа? «Воровка на доверии», «блатничка», не раз сидевшая в тюрьмах, – и вдруг такой удивительный поступок. Больше Катю не встречала, только в 1961 г. получила удивительное, полное любви и благодарности письмо. Однажды, рассказывая одному их знакомых о происшедшем, услышала: «Вы совершили грех, взяв деньги воровки». Я подумала, что этот человек плохо знает людей и не знает, что такое лагерь. Конечно, в 1958 г. рассказала об этом о. Арсению, и он ответил: «Правильно, что взяли, Катя сказала правду, деньги – «чистые», – этими словами она хотела сказать: «Крови и бедствия для людей на них не было».

Еще об одном чудесном случае расскажу. Шла я в половине двенадцатого ночи по Малой Никитской улице, было холодно, ветрено и на улице пустынно. Дома – все почти старой постройки с большими подворотнями. Молюсь и думаю: «Нужно скорее дойти до остановки трамвая «А», а идти еще минут пять-шесть, мне страшно. Прохожу высокий дом, внезапно вышли двое мужчин и втолкнули меня в подворотню, я пыталась, что-то сказать, но третий мужчина схватил меня за горло и, достав нож, сказал: «Молчи – прирежу! Быстро ее в подвал». Втащили в подвал, взяли сумку с продуктами и сумку с деньгами, где была зарплата, и стали меня со всех сторон ощупывать руками – нет ли чего ценного? Большой золотой крест на золотой цепочке висел на шее. Стащили через голову джемпер, и я осталась в одном платье с грубо расстегнутым воротом. Крест и цепочка еще оставались на мне. В подвале было светло. Кричать, просить, умолять было бесполезно, пощады ждать не приходилось. Сжавшись в комок, вложила все свое душевное «я» в молитву к Богу, Пресвятой Богородице, к духовному отцу Арсению. Не смерть пугала меня, а грязное надругательство над моим телом. Двое стояли около меня, а третий, по-видимому главный, вынимал из сумочки деньги, документы и разные лежащие там бумажки. Под висячей лампой внимательно просматривал их и даже читал, деньги положил в свой карман. А я могла только молиться Богу и беспорядочно призывать помощь Пресвятой Богородицы и батюшки. Третий внимательно и долго читал вынутую из моей сумочки какую-то бумажку и внезапно спросил: «В каком лагере сидела?» От растерянности вопроса не поняла. «В каком лагере находилась и сколько лет?» – я ответила. Внимательно посмотрев на меня, произнес: «Братва! Оденьте ее», – вынул деньги из своего кармана, положил в сумочку и сказал: «Иди домой, а о нас – сама понимаешь…» Я все поняла, Господь и Пресвятая Богородица и заступничество духовного отца Арсения спасли меня. Подошла к третьему (главарю), низко поклонилась, перекрестилась, протянула ему руку и сказала: «Спасибо Вам». – «Иди, иди скорее, за твое спасибо и тебе спасибо, а что в лагере была, по твоей справке узнал, лагерь хорошо знаю, иди».

Это было такое чудесное избавление, такое неописуемое чудо! Шла и прославляла Господа, Пресвятую Богородицу и защитника рода человеческого святого Николая Мирликийского. Шла со спокойной душой, но войдя в дом, разрыдалась, долго не могла придти в себя и только подойдя к иконам и помолившись, смогла рассказать Вячеславу все во всех подробностях. Только подумать, какую милость и чудо проявили Господь и Матерь Божия ко мне грешной. Ведь я была на краю гибели. Это было чудо».

Так вспоминала Александра Федоровна Берг о своей прожитой жизни.